Анархист, отягощённый вдобавок неискоренимыми дворовыми принципами ума, чести и совести. Чудовищное сочетание. Но играть Тополя втёмную тоже было опасно: был он умён, приметлив, обладал, как выяснила Зона, мощнейшей «чуйкой» и, как выяснило Предзонье, «во такой вот моральной устойчивостью». Но, выбирая ведущего для обеспечения своего первого выхода, Клубин ознакомился с досье (с несколькими досье на самом деле) Тополя, ознакомился и с приключенческими книжками, написанными по мотивам интервью с Тополем, и, наконец, с самим трекером познакомившись лично, работать в Зоне лохом решил именно с Тополем и только с ним.
Клубин понял, что выбрал верную, красную пилюлю, прямо во время торга.
Торг начался с настойчивых попыток бездушного и бессердечного угрюмого подлеца ходилы, убийцы и мародёра, отговорить богатенького лоха от выхода.
К подобному Клубин готов не был абсолютно и растерялся самым прискорбным образом. Опомнившись, он сообразил, что вовлечён в аукцион, где и лот, и лицитатор — единое целое, а бороться за право обладания желаемым ему, повидавшему виды и даже целые кинофильмы Клубину, приходится не за страх, а за совесть с самим собой, лопухом с карманами, набитыми махоркой. Было, впрочем, поздно — ни роль не позволяла отступить, ни правила навязанной игры.
Играть лоха не пришлось. Клубин почувствовал себя лохом и поневоле начал повышать ставку. Уговорить себя Тополь милостиво соизволил за двойной с половиной тариф плюс закупка и амортизация снаряги за счёт какбитуриента.
Поистине удивительно, что у Клубина (в роли лопуха туриста) ещё и осталось постфактум устойчивое чувство вины, поскольку поганец ходила отговаривал его, безусловно, искренне, не считаясь с возможным упущением прибыли. Не за ради набивания цены отговаривал. Отговаривал по человечности. Но сломался добрый сталкер, отчаялся пред очередным потным валом человеческой глупости… а что до денег, так лишка была даже не предложена, а навязана, не отказываться теперь-то уж, когда голова лоха уже в кустах… В шаттле Клубин отпивался вином и непроизвольно ёжился, вспоминая переговоры, а отчёт Комиссару предоставил наикратчайший, на какой только оказался способен. Тополь его поразил. Предпринятые позже Клубиным действия по уточнению информации подтвердили: Тополь напрочь отговаривает от выхода минимум одного из трёх обратившихся к нему желающих.
«Не связывался бы ты с хорошими людьми… — недовольно сказал Эйч-Мент, ознакомившись с отчётом. — Ну да ладно. Выбрал — женись. Но я недоволен…» Вобенака, имевший право вето, явился Клубина наставить на путь истинный. Не нравился и ему Тополь. Но Вобенаке Клубин напомнил его же высказывание: «Первый пинок на ход самый важный». Тут Вобенаке крыть было нечем, а конкретно об «аномальной квалификации» Тополя он имел мнение превосходное. И Вобенака отстал: «Ну ладно. Тебе жить, тебе и умирать, первоходка».
Выход, проводку, собственно охоту и вывод Тополь провёл блестяще. Первоходник в Зоне, но опытный чекист, участник космических полётов, глубоководник и оперативник, Клубин мог оценить искусство управления человека человеком в боевой обстановке неизвестной природы объективно. Тополь работал великолепно.
Предельно жёсткий и предельно справедливый, он тратил время на разъяснения своих поступков и приказов неукоснительно, не вызывая у ведомого и тени недовольства. Все получаемые от него пинки и поощрения были понятны, не унижали, работали на успех. Тополь ограничивал, но не давил. Он до самого последнего возможного момента надеялся на здравый смысл новичка, но он всегда успевал советом, командой или пинком упредить ошибку. Он был нетороплив, и он был уверен, и он отлично разбирался в людях и дифференциации их поведения в Зоне. Он говорил, как простолюдин, но Клубин редко встречал собеседника глубже и серьёзней. Он был настоящий искатель приключений, и он был настоящий солдат удачи — в самых серьёзных и романтических смыслах этих определений, не исключая и их эмоционального бэкграунда. Как игрок, Клубин получил полнейшее удовлетворение за свои деньги, приколотил в кабинете отличной сохранности голову матёрой самки кровососа над книжной полкой с коллекцией прижизненного Пушкина и внёс Константина «Тополя» Уткина в список самых опасных, самых сложных, но и самых перспективных для разработки в смысле операции «Фуха» сталкеров под номером «три» — после великого Френкеля и гениального Китоёба.
Здесь следует заметить: по мере расширения и редактирования списка Тополь ни разу не потерял в высоте столбца, даже когда сталкером всех времён и народов был назначен за открытие Философского Карьера друг и родственник Тополя — Комбат. (Китоёб выбыл из списка за подтверждённой безвременной гибелью — умер от абсцедирующей пневмонии в 2035 году, уникальная врачебная ошибка. А пропавший без вести год назад Френкель убытию из списка покамест не подлежал — как в оригинале своём, так и в дубле.)
Клубин «ходилой на равных» отпраздновал «первоходную» с Комиссаром, Вобенакой и доктором Горски, узнав в процессе и подчёркнуто «между прочим», что вероятность успешного ввода его, Клубина, в «игру на местности» суперходилы — руководители брюссельской комиссии — полагали небольшой. Что троих претендентов на место Клубина Эйч-Мент потерял в Зоне, и даже имена их из памяти выскоблил, невзирая на их прошлые заслуги перед человечеством.
«Неудачная попытка не стоит благодарности», — часто повторял Эйч-Мент и, похоже, не шутил. Поистине, невозможно успешного авантюриста счесть плохим человеком. Как бы плохо ни поступал он, как бы зло ни мыслил. В боях и приключениях шкала ценностей сдвигается «на полный газ», до упора. В веках плохим слывёт неудачник, непобедитель. По плодам видны деревья. Отношение к Тополю было официально пересмотрено, а на проект «Фуха» Эйч-Мент утвердил Клубина уже в ранге меченого новичка, битой отмычки. Что было уже что-то и — немало. «Велкам, сонни, славянский варвар. Будешь рассказывать нам про Луну, а то мы тут уже совсем, ох…»
The emotion it was electric
And the stars, they all aligned
I knew I had to make my decision
But I never made the time
No, I never made the time.
Killers
Пойнт: между прочим.
На Клубина произвела глубокое впечатление лекция о природе Зоны и природе в-неё-проникателей, прочитанная однажды Тополем у спиртового костерка на обратном пути. Тополь сказал так:
— Ну вот представьте себе, Олегыч: вы — суслик. Существо маленькое, но повсеместно славное своей любопытностью, граничащей с идиотизмом. И вот вы, суслик, однажды поутру, как написал бы любой, может даже и хороший, писатель, выбираетесь из своей уютненькой норки с зубочисткой и сытой отрыжкой, а сосед, такой же суслик, вам и говорит: пошли скорей, там чудо чудное завелось за бугром… Теперь: вы видали когда-нибудь карьерный самосвал «Кранц» производства Норвегии, ведомый? Чудовище, пятьсот пятьдесят тонн. Вот он-то и стоит за бугром, являя собой то самое чудо чудное. Стоит и работает на холостом ходу. А водила отправился… отправился кирять… И вообще, водила — финн. Так что, ведомый, понимаете, пошёл водила не просто кирять, как пошли бы вы, я или мой свояк Вова, а пошёл водила кирять именно как финн. Так что долго стоять самосвалу, но топлива у него полный бак, аккумуляторы свежие, а солнечных батарей на нём — сорок процентов поверхности. И вот вы, суслик, пару деньков за пышущим и бухтящим чудом чудным понаблюдав из укрытия, множественно от сладкого ужаса обкакавшись и буквально от любопытства изныв, решаете наконец учинить, как сказал бы только хороший писатель, разъяснение дива дивного предметно. Подбираетесь на полусогнутых к подножию, обнюхиваетесь и постепенно начинаете всё смелей и смелей проникать внутрь. Дырок-то много, дверца кабины приоткрыта, топливный бак не на замке… Финн же водила, епэбэвээр. А вы — суслик-герой и притом сквозь гарь и копоть нечеловеческим своим нюхом улавливаете запахи жареных орешков, колбасных шкурок, испарений из недопитой… какой там недопитой, финн же… испарений из допитой, но ещё свежей пивной банки… Ну и всё такое, понимаете? И вот вы, суслик, и не только вы, вас ведь много, сусликов, в округе — вы лезете внутрь, лезете, лезете и лезете. Лезете в двигательный отсек, в систему вентиляции, в турбонаддув, в холодильные камеры, в бак, в пневматику, в кабину, в ковш, и везде вас шарашит, хреначит и лупит током, морозом, жаром, давит сжатым воздухом, поршнями, щемит внезапно срабатывающими клапанами… А вы лезете и лезете, таскаете наружу орешки, кусочки сахара, отгрызаете цветные проводки, отковыриваете красивенькие клавиши с панелей, подбираете в ковше кусочки горяченького урана и блестященького золота, отколупываете наклейки с голыми бабами от интерьера… Понимаете? Вот это и есть Матушка, вот это и есть сталкеры. Ну постепенно, если выживаете, вы становитесь сусликом опытным. Сусликом со стажем. Начинаете, например, уметь читать… Читали, Олегыч, «Собачье сердце» Михаила Булгакова? Должны же были? «Из пяти тысяч московских псов только совершенный идиот не способен сложить из букв слово „колбаса“». Не думаю, что мы, суслики, пред лицом Матушки стоим выше собак, но и ниже — вряд ли. И старый профессор Павлов много писал про удары током как средство воспитания…