— А вы, Тополь, какой суслик? — спросил Клубин после некоторого молчания.
— А я — суслиный король, — без раздумий ответил Тополь. — Главное, мне нельзя забывать, что я не один такой… из бывших простых сусликов.
Аналогия Тополя в пересказе Клубина произвела впечатление и на Эйч-Мента, и на доктора Горски, хотя отреагировали они каждый в своём роде. Эйч-Мент проворчал что-то типа: «Монголоиды… самородки домотканые… п-писатели розовых херов на заборе…» — и напустился на Клубина с обычным: «Нечего за преступниками байки подтирать, работа твоя где, не вижу результатов». Доктор Горски, наоборот, выслушал с приоткрытым ртом, уточнил термины, поаплодировал, а в дальнейшем начал беззастенчиво использовать образы Тополя даже и в документации. «Киряющие финны», «наклейки с интерьеров» и «суслиные короли» вошли и в обиходный и в официальный лексиконы сотрудников брюссельской комиссии на тех же основаниях, что и старые добрые «Прокрусты», «мудаки неизвестной природы» и «райки дедушки Исаака»… Вобенака же, как оказалось, всё это слышал, слышал уже, слышал и слышал. Он даже дал понять, что Тополь вовсе не оригинален и что Вобенаке известно конкретно, почему Тополь не оригинален. Но развивать тему отказался. Вобенака был дико тщеславен. Собственно, именно на тщеславии Эйч-Мент его и купил. Но это другая история, древняя, до-клубинская…
Буквально на следующее после его «выходной» утро Эйч-Менту донесли о возможной утечке информации по «Камино». На ровном месте необъяснимо провалился в Москве агент, собиравший материалы на родственника Лиса, сенатора Гогу Миллиарда…
Пойнт.
Полесье — страшное место. Непролазные леса-мутанты, перемолотое, скомканное пространство-время, аномальный биогенез субъективным возрастом в несколько десятков тысяч поколений… Останков технологии в полесской части Зоны было сравнительно немного, но это компенсировалось огромным количеством известных и неизвестных захоронений, в том числе скотомогильников. Так что вперемешку с зоологическим и биологическим гадствами Зоны огромные толпы «триллеров» и зомби по Полесью слонялись. Старых «триллеров» и старых зомби, абортов ещё первого Выброса… Все эти древляне: советские зеки, итальянцы, немцы, партизаны, беженцы… костяные коровы, отработавшие хряки… И самые жуткие «триллеры» — помеси детей и лис — стали для Клубина личным ночным кошмаром.
Сквозь эту гекатомбу Вобенака и сумел проложить к «Планете Камино» два сложнейших трека. Один круглосуточной доступности, но тридцатикилометровый, по дуге, весьма нездоровый по радиации. Другой трек был всего шестикилометровый, но ночной, и пройти его без потерь и массированной стрельбы не удавалось ни разу.
Вот эта-то стрельба и послужила причиной второй утечки. Привлекла внимание каких-то вольных ухарей, и образовалось что-то вроде мародёрской экспедиции в район «Камино». «Что, мол, там такое, пацаны интересуются». Эйч-Мент потребовал мародёров бесследно потерять на выходе, а историю зачистить. Ответственный — Клубин.
Первое тебе задание. Собирайте группу и садитесь в заслон. А вы, уважаемый Вобенака, озаботьтесь уже обеспечением безопасного трафика к системе «Камино». Пора дело делать. Строить базу…
Клубин провёл в Полесье полтора месяца. После уничтожения мародёров его больше никто не называл новичком…
И дело делалось. База строилась. И построилась. Но строительство требовало времени, а Гога Миллиард, заинтересовавшийся Зоной однажды, интереса к ней так и не потерял…
Пойнт.
Репликационная система гитик «Планета Камино» основывалась на огромной по площади аномалии типа «град Китеж» (в Зоне были известны ещё две однотипных гитики — «град Харьков» и «град Назарет»). Полесский «град» имитировал перевёрнутый Йеллотаун примерно 1867 года.
«Планета Камино» выдавала до четырёх совершенных особей мужского пола в земные сутки. Юстировка психоматриц клонов допускалась любой вообразимой степени избирательности. Рабочее тело для воспроизводства либо выращивалось системой из пробы — биоматрицы донора-оригинала, либо — если требовалось получить существо уникальное — десатурировалась произвольно взятая биоматрица. Управление системой осуществлялось точечным возбуждением-подавлением оптических сенсоров типа «поляроид». Причём, случайно или нет, «поляроид», встроенный в систему, был настолько чист и настолько отзывчив, что после серии экспериментов на клонах была реализована возможность, например, регенерации повреждённых внутренних органов и отсутствующих частей тела. Более того, была реализована возможность редактирования оригинальных органов.
Более того, возможность воскрешения мёртвых была реализована в нескольких вариантах…
Ограничение существовало одно — гендерное. Полная репликация самок homo sapiens sapiens была изначально недоступна и оставалась таковой по сей день. Женские психоматрицы, «Планетой Камино» считанные, без проблем «надевались» на репликанта-самца. («Без проблем» — имеется в виду, конечно, без технических проблем.) Получающиеся кадавры являлись существами исключительно экспериментальными, конфликт между инь-сомой и ян-психикой коррекции почти не поддавался, опровергая многочисленные домыслы многочисленных фантастов и футурологов по поводу единого источника мужского и женского сознаний. Обучение и воспитание экспериментальных существ было дорого и маетно, психическая стабильность обученных требовала ежедневной профилактики, а времени и сил было жалко, не было и особого желания, и уж вовсе не было никакого смысла: чудес было завались и без женщин. Экспериментальную группу уничтожили. Пустили на биомассу. Причём педагоги, психологи и дрессировщики, работавшие с группой, в очереди стояли поучаствовать, «дёрнуть рубильник», под зад пнуть: довели их кадавры.
Эйч-Мент тогда сказал: «Ф-факультет доктора Менгеле, так-растак!» — и сильно ударил кулаком в лицо доктора Платова, руководившего экспериментом.
Но зло действительно от баб.
Вобенака, отдохнувший, натешившийся секретной славой, с обеими руками, с новыми почками, заскучав, пристал к доктору Горски за новым смыслом жизни. Безмерно занятой, доктор Горски, чтобы Вобенака отвязался, высказал предположение, что, согласно его гипотезе «неявных отражений на территории Чернобыльской Зоны Аномальных Интенсивностей (неизвестной природы)», должна существовать и репликационная система аномалий типа «инь». Позже (много позже на самом деле) доктор Горски от предположения своего с проклятиями отказался, но было поздно. На поиски «женского» отражения «Камино» Вобенака убил несколько лет, и Философский Карьер открыл Комбат. Именно «Мидас» в Философском Карьере был неявным отражением «Камино».
Рвал на своих подчинённых волосы лысый доктор Горски, клял проклятых баб и свой примитивный двуполоцентризм. Вобенака гонялся за призраком. Философский Карьер был, чёрт бы его побрал, открыт лицом абсолютно праздным, да ещё вдобавок и возвышенно настроенным, вроде английского учёного профессора Хорза, слившего (с подачи обеих жён) в общий доступ теорию и технологию «токамака-XXII» и его производных…
Всё зло от баб, в общем.
Горе доктора Горски Клубин полагал надуманным, защитной реакцией особого рода, но не вмешивался — это было не его, Клубина, дело… И, самое главное, сейчас, сегодня, протирая остывший бластер салфеткой, он подумал, что именно история с Комбатом, Карьером и профсоюзом образовала в результате очень полезное движение, ибо проблема Хозяев, стоявшая очень остро и непоколебимо, вдруг обрела возможность решения.