— Извини, что зря побеспокоили, брат. Сколько с меня?
— Двести.
— Ладно, что там две сотни? Возьми пятьсот.
— Ну давай…
Умник отсчитал Ушастому пять бумажек. Потом молча пошел к выходу. Лина поплелась за ним.
Голова ее гудела от переизбытка информации. И очень хотелось есть.
* * *
— Лина, уже поздно, — сказал Умник. — Три часа ночи. Останься у меня, а завтра поедешь домой.
— У тебя в постели? — усмехнулась Лина.
— Нет. У тебя будет своя комната. Приличная комната. Не хуже, чем у вас, хай-стэндов. Даже лучше.
— Я поеду, — сказала Лина. — Я дико устала. Но еще дичее хочу домой.
— Как ты доберешься? Сабвей уже не работает.
— Поймаю такси.
— Такси? — Мардж покачал головой. — Забавная ты, Лина. Я никак не пойму — тебе надоело жить или ты вправду ничего не боишься?
— Очень хочу жить и боюсь всего на свете.
— Я отвезу тебя.
— На чем?
— На мотоцикле. У меня хороший байк.
— Не надо. Не хочу, чтобы ты знал, где я живу.
— Боишься меня?
— Боюсь. Наверное, ты хороший, Умник. Но все равно все вы, слики, ненормальные.
— Я и так уже знаю, где ты живешь.
— Знаешь?
— Вудсайд, Тридцатая улица, строение сто восемнадцать, — сказал Умник. — Приличное местечко, ничего не скажешь. А еще я знаю, что зовут тебя Хелена Горны, что твой отец — Джозеф Горны, польский эмигрант, в отрочестве звался Юзефом Горны, и что он генеральный директор “Маунтин скиллз”. Знаю, что ты скип-пилот и работала в “Скайкроссе”…
— Ты сволочь, — бросила Лина, повернулась и пошла прочь.
— Подожди! — Умник бросился за ней, схватил за руку. — Зря обижаешься, Лина. Так положено. Ты пришла в Синий квартал, я твой гид, ты мой клиент. Гиды — слики высшего сорта, Лина, у них свой кодекс. Гиды никогда не спрашивают сведений у клиента, это невежливо, непрофессионально. Гиды узнают все сами. Я отвечаю за тебя всем, Лина, — своими деньгами, своей репутацией. Отвечаю перед сликами за тебя, отвечаю за сликов перед тобой, гарантирую твою неприкосновенность. Как я мог не проверить тебя? Я что, псих, самоубийца?
— Откуда ты все узнал обо мне?
— Как откуда? Из сети. Знаешь, почему мы называем вас промытыми? Потому что вся ваша жизнь на виду, она прозрачна как вода. Все, что вы делаете, учитывается и записывается в архивы. Вам наплевать на это, вы знаете, что ничего плохого в этом нет, что это способствует предотвращению преступлений, что государство гарантирует конфиденциальность полученных сведений и так далее…
— Оно действительно гарантирует конфиденциальность, — зло сказала Лина. — И если ты узнал все это, значит, ты взломщик, хакер, преступник. Знаешь, как я себя чувствую? Как будто ты в белье моем покопался. Понравились тебе мои трусы, да?
— Извини, Лина. — Умник смотрел на Лину грустно, просяще — так, словно ему действительно нужно было ее прощение. — Извини, солнышко. По-другому здесь нельзя. Можно было сделать проще — после того, как я выкупил тебя у сабвеевских уродцев, объяснить, что нечего тебе здесь делать, выставить счет на полмиллиона баксов и отправить домой. Но я пытался сделать для тебя хоть что-то. Я сделал все, что мог.
— Ладно, — со вздохом сказала Лина, — прощаю. Где твой байк?
* * *
Мотоцикл несся по шоссе, с ревом объезжая тихоходные водородники. Настоящий русский “Урал”, последняя модель — крутейший в мире байк, переплюнувший “Сузуки” и “Хонду”, затмивший в последние годы даже “Харлей-Дэвидсон”. Лина сидела сзади, встречный ветер бил в стекло ее шлема, со свистом растекался в стороны. Она могла бы держаться за ручку, но бросила ее, обняла Умника, обхватила его сзади руками, прижалась к его черно-кожаной спине.
Умник сменил костюм на проклепанную куртку и джинсы. Хакерскую снарягу, естественно, оставил дома. Нацепил на голову длиннопатлый парик, прикрыл им металлический череп, не поленился даже приклеить к физиономии байкерские усы и бороду. Лина не задавала вопросов — прекрасно понимала, что в обычном марджевском виде Умник становился в приличной части города персоной нон-грата.
В наушниках звучал древний, развеселый, никогда не увядающий ритм-энд-блюз. Лина не слышала такой музыки лет сто. “Уои доппа иппу тата”, — пел Джулиан Сас, годящийся Лине в прапрапрадедушки — давно уже покойный, и все равно живой, бессмертный в своей клевой музыке. Лина прижималась щекой к спине Умника, думала о том, что все славно, что давно ей не было так хорошо, что Умник, конечно, сволочь, как и все марджи-слики, но все равно хороший, думала о том, что Умник не такой, как все… Настоящий мужик, по сравнению с которым большая часть знакомых Лине мужиков казались фальшивыми неженками.
Ни черта сегодня не получилось. Обидно, конечно. И все равно стоило появиться в Синем квартале, и даже получить по морде от урода Дирса. Стоило только за тем, чтоб познакомиться с Умником и узнать, что существует другая жизнь. Странная жизнь.
“Ты — прямой кандидат в слики”, — вспомнила Лина.
— Черта с два, — пробормотала она. — Не так быстро, Умник.
* * *
Умник и Лина стояли на двадцать третьей авеню, у дома номер восемнадцать. Лина моргала глазами, из последних сил борясь со сном. Умник молчал.
— Я пойду, — сказала Лина. — Спасибо, что довез. И вообще, спасибо за все.
— Спасибо — это мало, — сказал Умник. — Мне нужно еще кое-что.
— Деньги? Знаешь, я только что продала тачку, так что у меня есть пятьсот тысяч. Правда, это все, что у меня есть, но… Неважно. Я отдам тебе их. Завтра. Сегодня уже поздно. Хорошо?
— Деньги — муть, — тихо сказал Умник. — Деньги меня не интересуют. Я хочу, чтобы ты меня поцеловала.
— Что?
— Вот три тысячи, — в руке марджа появились три банкноты, он засунул их в нагрудный карман Лины так быстро, что она и моргнуть не успела. — Это тебе на мелкие расходы, сладкая леди. Надо будет, еще дам. И те пятьсот штук я тебе простил, фигня это пятьсот штук, мелочь. И не расстраивайся, что сегодня мы в пролете — через пару дней что-нибудь придумаем, я с тобой свяжусь. Но вот сейчас ты должна меня поцеловать. По-хорошему поцеловать, не по-детски. Иначе мне будет не по себе. Иначе день прошел совсем зря.
— Ты думаешь, нужно? — спросила Лина.
— Очень нужно. Ты же не хочешь меня расстроить?
— Ну ладно, — Лина пожала плечами. — Если ты так настаиваешь…
Она обвила руками шею Умника, дотронулась губами до его губ и приоткрыла рот.
Они целовались минут пять — взасос, самозабвенно, как удравшие с уроков старшеклассники. От Умника пахло сигарным табаком, апельсиновой жевательной резинкой, сыромятной кожей. Лина чувствовала, как уходит сон, как горячая волна бежит по телу снизу вверх, кружит голову. Она облизывала губы Умника, ощущала его язык в своем рту и никак не могла оторваться.