Ага, вот уже и "Новый порядок", Neu Ordnung. Знакомые словечки. В сороковых годах двадцатого века любителям такого порядка сломали хребет ценою миллионов жизней. Что, теперь по новой началось? Дойдет до третьей мировой? Или обойдется малой кровью – мелочь, пара-тройка тысяч трупов, а дальше все как по маслу, благодаря высоким технологиям?
– Эпоха примитивного либерализма уходит в прошлое, – вещал Шабалин. – Политическая система, называемая демократической, устарела – благодаря ей к власти приходят беспринципные толстосумы, ничтожные личности. Откроем дорогу настоящим интеллектуалам! Конечно, это не дастся легко. Тех, кто мешает нам, придется устранить. Это необходимо – ни одна смена власти не происходила бескровно. Но мы постараемся быть гуманными – не ковровое бомбометание, а всего лишь точные, тщательно выверенные удары. Мы – выходцы из спецслужб, элита спецслужбы, мы знаем, как это делается…
Игорь слушал и едва заметно покачивал головой. Да, эти молодцы покруче покойного Ашшура будут – и по амбициям, и по техническим возможностям, и само собой, по организации.
Ни Шабалин, ни многочисленные лже-доктора не подозревали о том, что существовала альтернативная предыстория, пройденная Игорем по колено в крови и решительно им же перечеркнутая. Не знали, как им повезло – волею нелепого случая они нейтрализовали главного режиссера всего этого спектакля – Игоря. Сделали невозможным дальнейшее перелистывание альтернатив. Изолировали Игоря от кнопки перезагрузки.
Будь его воля, он нажал бы на эту кнопку давным-давно.
– Почему вы мне все это рассказываете? – спросил Игорь. – Вы же знаете, что я недостаточно лоялен по отношению к вам. Я – эгоист, индивидуалист, бунтарь. А вдруг я каким-то образом умудрюсь сбежать с вашей базы и разглашу секретную информацию? Как вы можете мне доверять?
– Не сбежите, – уверенно заявил Шабалин, – технически это невозможно. А рассказываю потому, что вы нам нужны, Игорь. Очень нужны. Вы – самый сильный индуктор из ныне существующих. Мы не форсируем события. Пока – всего лишь стадия исследования и подготовки. Но в тоже время нам нельзя затягивать процесс. Нам нужны не тупые исполнители, а верные союзники. Даже не союзники – соратники. Я описал вам ситуацию. Надеюсь, что вы оцените ее здраво – выхода нет не только у вас, но и у нас. Все индукторы на базе сотрудничают с нами добровольно и инициативно, и нам хотелось бы, чтобы вы отбросили свои амбиции и начали вместе с нами работу.
– Работу? Убийство Ядринского вы называете работой?
– А чего вы хотите? Остаться незапятнанным? Пусть другие убивают, а вам подавай только чистую работу? Так не получится. В последний раз спрашиваю – вы согласны или нет?
– Ладно, попробую, – промямлил Игорь. – Сделаю все, что вы прикажете. Говорите, что там делать…
* * *
Вначале все шло гладко. Игорь диву давался, видя, как отлаженно работает аппаратура. За долю секунды он вскрыл защиту компьютера, получил доступ к управлению и даже увидел самого Ядринского – тот беседовал по видеофону, камера бесстрастно фиксировала его лицо, столь знакомое Игорю по сотням фотографий и телепередач.
– Да, Евгений Васильевич! – говорил Ядринский, обращаясь к невидимому собеседнику. – Да! Я с полной ответственностью утверждаю, что это именно так. У меня есть веские доказательства. Совершенно верно, доказательства документальные, и плюс к тому данные нескольких свидетелей. Нет, пока я не могу назвать их фамилии – я уверен, что мой видеофон прослушивают. Мы должны встретиться с вами лично, и чем быстрее, тем лучше. Сегодня же!
– С генпрокурором разговаривает, тварь продажная, – негромко сказал Блохин, маячивший у правого плеча Игоря. – И, похоже, по нашему делу говорит. Сейчас договоришься… Шарахай его по мозгам, Маслов, запускай программу.
– Подождите… – рука Игоря дрожала, он никак не мог заставить себя нажать на злополучный Enter. – Секундочку… Пусть он договорит. А то получится при свидетелях…
– Что при свидетелях – инсульт? – хохотнул Блохин. – Так даже лучше будет.
– Боюсь, что даже экстренное изменение законодательства не поможет, – продолжал между тем Ядринский. – Да и при чем тут это? У нас что, не существует законов, карающих за подготовку государственного переворота? Да, именно государственного переворота! Почему не может быть? У меня есть данные. Говорю вам, Евгений Васильевич, это какие-то отщепенцы из ФСБ. Ну и что, что в ФСБ отрицают? Они и сами ничего не знают. Сейчас нужно отбросить в сторону ведомственные амбиции и действовать срочно, задействовать все рычаги. Я сегодня же проинформирую президента…
– Давай, давай, жми кнопку! – взревел Блохин. – Чего ждешь-то? Не видишь, чего он несет?
Игорь покрылся крупными каплями пота. На самом деле – чего тут сложного? Легкое нажатие пальца – и прощай, Жора. Скольких людей убил Игорь в предыдущей своей жизни, не моргнув глазом, а сейчас вдруг резко скуксился, дал слабину. Да, отвратительно – всегда само собой подразумевалось, что те, кого он отправлял на тот свет – люди плохие, а Ядринский – человек, безусловно, хороший. Но куда ему, Игорю, деваться? Да и какое это имеет значение – убьет он Ядринского или нет? Если Гоше удастся вырываться, то он перезагрузит реальность и сотрет одним махом всю эту дрянь. Ядринский снова будет жить. А для того, чтобы вырваться, нужно, чтобы его перестали накачивать транквилизатором. А чтобы перестали, нужно изобразить готовность к сотрудничеству. И сделать это очень просто – нажать на кнопку…
Раз, два, три, – сосчитал про себя Игорь. Поехали!
Он резким движением отшвырнул от себя клавиатуру, вскочил на ноги, повернулся, уставился в глаза своим тюремщикам.
– Пошли вы на хрен, – сказал он. – Я передумал.
– Передумал? – Блохин улыбался – гадко, глумливо. – Ну и черт с тобой, придурок. Смотри на своего Жору.
Он показал пальцем на компьютер. Взгляд Игоря метнулся к экрану. Георгий Ядринский стоял там, держась руками за голову и зажмурив глаза. Потом медленно начал оседать, рухнул на пол и исчез из поля зрения.
– Готов, паразит, – сказал Блохин. – Знаешь, кто его ухайдакал? Грызун его казнил. Покрепче тебя Бобров оказался. Вот так-то, герой ты наш мясистый, накачанный. Конец твоей сладкой жизни пришел.
На этот раз Игорь все-таки схлопотал карцер. Сидел в нем уже три дня, чувствовал, так сказать, собственной шкурой контраст с комфортной жизнью. Наказали его по полной программе – сперва отлупили резиновыми дубинками, а потом кинули в бетонную коробку два на три метра – темную, без лампочки, только лишь с малюсеньким зарешеченным окошком. Даже матраса не дали – сиди, мол, индуктор Маслов, на голом полу, рядом с парашей, и думай о собственной дурости.
Шел третий день пребывания в карцере. Кормили за это время всего лишь два раза, картошкой с полутухлой селедкой. Большую часть времени Гоша слонялся по камере: четыре нешироких шага – разворот – снова три шага – снова разворот… Не разгуляешься. И все же на ходу Гоше думалось лучше.