— Подожди! — пронзительно закричал Хедрок. — Иннельда, ты не должна рожать ребенка!

Его вопль разбился о закрытую дверь.

19

В тот последний день Хедрока провел во дворец дель Куртин.

— Нужно, — прошептал принц, — чтобы кто-нибудь около нее был. Нельзя же поступать вопреки здравому смыслу. Мои друзья сообщат ее новому доктору Тилинджеру, что вы здесь. Побудьте у себя, пока вас не позовут.

Томительно тянулось время. Хедрок шагал взад-вперед по толстому ковру и думал о месяцах, прошедших с тех пор, как его прогнали из дворца. Тяжелее всего были несколько последних дней. Хотя никаких официальных сообщений в средствах массовой информации так и не появилось, сведения просачивались отовсюду. Совершенно непонятно, каким образом, но все знали о скором рождении наследника. До Хедрока долетали обрывки разговоров во время прогулок по тихим улочкам или в ресторанах, куда он порой заглядывал. Казалось, слухи переносились легкими дуновениями. По сути своей они были доброжелательными. Просто говорили, что со дня на день следует ожидать появления на свет наследника Ишеров, и взволнованная публика ожидала официального заявления, хотя никто не знал точной даты.

Это случилось в десять вечера. Тилинджер прислал за Хедроком, и он поднялся из своего кабинета в покои императрицы.

Его смущенно приветствовал доктор — средних лет мужчина со впалыми щеками. Тилинджера не в чем было винить, разве что в слабости характера. Его вынудили стать личным врачом императрицы вместо доктора Сноу, которого в одночасье уволили после тридцати лет службы при дворе. Хедрок все еще помнил тот день, когда за обедом Иннельда в ярости напала на доктора Сноу, назвав его старомодным лекарем, «который все еще ставит себе в заслугу то, что помог мне появиться на свет».

Несомненно, старый доктор сказал Иннельде правду, и ей это не понравилось. Также не было сомнений и в том, что нового врача лишили возможности тщательно осмотреть императрицу. Хедрок понял это, слушая Тилинджера. Она сделала правильный выбор, ибо этот человек никогда не осмелился бы преодолеть сопротивление своей венценосной пациентки.

— Я только-только разобрался, в чем дело, — бормотал он. — Она под наркозом, но я оставил ей возможность общаться. Принц Хедрок, вы должны убедить ее — или ребенок, или она. Ее уверенность в том, что она будет жить, абсолютно беспочвенна. Она угрожала мне смертью, если ребенок не выживет, — закончил он, весь побелев.

— Разрешите мне поговорить с ней, — сказал Хедрок.

Иннельда неподвижно лежала в постели. На лице не было ни кровинки, дыхание почти не ощущалось. Казалось, она уже мертва. Но Хедрок заметил, что она чуть пошевелилась, когда доктор мягко наложил маску коммуникатора. Бедняжка, подумал он, неудачливый тиран, несчастная женщина, оказавшаяся в плену собственных убеждений — таких твердокаменных, что ни самой отказаться от них, ни повлиять на нее никак невозможно.

— Иннельда, — нежно проговорил он в коммуникатор.

— Это… ты… Роберт, — отчетливо, хотя и с паузами выговорила она, — Я… приказала… не пускать… тебя.

— Твои друзья тебя любят. Они хотят, чтобы ты жила.

— Они… ненавидят… меня. Думают… я… дура. Но я им докажу… Я буду жить… и ребенок должен выжить…

— Принц дель Куртин женился на очаровательной, замечательной женщине. У них будут прелестные дети, достойные стать продолжателями рода.

— Никакой другой ребенок… только мой… и твой… будет править под именем Ишер… Неужели ты не понимаешь, все дело в прямой линии… Никогда она не была прервана… Так останется впредь… Неужели ты не понимаешь?..

Он стоял, полный печали, ибо как никто другой понимал ее. В прежние времена, каждый раз выступая под вымышленным именем, он убеждал императоров Ишер жениться на девушках, жизненно необходимых для рода, вовсе не подозревая, что культивируемая им стойкость характера приобретет такую силу. И вот трагическое тому доказательство. Несчастная Иннельда, наверное, не догадывалась, что ее забота о продолжении рода всего лишь результат его рационализма. Она хотела только своего ребенка. Все так просто и так ужасно.

— Роберт… не уходи… дай руку… пожалуйста…

Он стоял и смотрел, как жизненные силы покидают ее. И когда хрипло вскрикнул ребенок, Хедрок ощутил лишь жгучую боль утраты, ибо смерть распростерла свои черные крылья над холодеющим телом Иннельды.

На расстоянии в половину светового года шел своим курсом космический корабль длиной в сто миль. Внутри его один разум обменивался с другим:

«…Второе общее исследование, так же как и первое, не дало конкретных результатов. Мы узнали некоторые важные особенности, но почему правительница, которая владела Солнечной системой, отдала жизнь ради своего ребенка, когда сама так боялась смерти? Аргумент, будто только ей надлежит родить наследника, не поддается логическому осмыслению, поскольку та или иная комбинация атомов не составляет проблемы. Любая женщина могла бы с успехом выполнить ее функцию».

«…Следовательно, необходимо вернуть правительнице жизнь и зафиксировать эмоциональную реакцию близких на ее воскрешение».

«…Исследовал появление нашего бывшего пленника Хедрока во дворце. Как оказалось, он искусно опроверг наши логические построения, требующие его уничтожения».

«…Пришел к выводу… мы можем спокойно покинуть эту часть вселенной…»

«Вот и все, что нам удалось выяснить. Именно эта раса будет править галактикой».

Война против руллов
(Перевод Д. Громова, О. Ладыженского, С. Ладыженского)

Моей любимой жене Лидии

Глава 1

Его мутило.

Он старался проглотить подкатившую к горлу тошноту.

Тошноту вызвала болтанка. А болтанку организовали мощные струи двигателя звездолета. Без них корабль не смог бы исчезнуть в туманной атмосфере Эристана-II.

Еще он ощущал опасность.

И это несмотря на сверхпрочность тросов, на которых он раскачивался. Противоположные концы их были прикреплены к антигравитационной платформе, исполняющей роль купола парашюта. Платформа тоже раскачивалась.

Трейвор Джемисон достал бластер.

Сверху, с края платформы, его очень внимательно рассматривал эзвал. Он разглядывал Джемисона сразу тремя глазами: левый выражал настороженность, правый — ненависть, а тот, что находился между ними, пока не мог решить, какое из этих двух чувств ему выбрать.

Огромная голубая голова эзвала была готова — Джемисон хорошо это знал — молниеносно укрыться за краем платформы, как только, теперь уже в собственной голове Джемисона, возникнет мысль о выстреле.