Тут Жанна Афанасьевна, анархистка и факел науки, сложила молитвенно ладони и трогательно взмолилась:
— Павел Готлибович! Дорогой! Только десять минут. Всё уже готово! Нажать несколько кнопок и снять показания. Всё! Больше ничего не понадобится. На коленях вас прошу, родненький!
— Вы ставите всех нас в крайне рискованное положение…
— Ну Па-авел Готлибович… — канючит Жилко. — Ну пять минут… Это же такая ерундовая ерундовина!
Вот бабы! Им всё кажется, если какую-нибудь опасную напасть назвать уменьшительно-ласкательно, она станет менее опасной напастью. Я уже знаю, чем это кончится. Секите фишку, ребята, сейчас она заплачет. Вот стерва.
— Нет. Нет, нет и нет! — Гетьманов категоричен.
— Это смертельно опасно! — вовсю ассистирует ему капитан.
Малышев негромко хихикает у меня за спиной.
Жанна Афанасьевна закрывает лицо руками и вздрагивает всем телом. Это такой пробный аккорд рыданий. За ним еще два. Ну, понеслось…
— Всю жизнь… — слышится из-под ладоней, размазывающих слёзы по впалым щекам. — Всю свою жизнь я мечтала об этой секунде…
— Не плачьте, Жанна Афанасьевна… Нам бы надо… уже…
Осипенко махнул рукой и отвернулся. Ее величество плачут! Холопам остается только ждать.
— И ведь больше никогда… никогда-а-а… — чувственно подвывает Жилко. — Это несправедливо!
Женщина в Зоне — всегда очаг нестабильности.
— Три минуты. Вы слышите, Жанна Афанасьевна? Я даю вам только три минуты! — смирившись, наконец соглашается Гетьманов.
Это значит — делай что хочешь, только не плачь. Пусть нас всех перебьют, главное, чтобы ты была довольна своими научными результатами.
— Павел Готлибович! — не скрывая восторга, всплескивает руками Жанна Афанасьевна. Ее слезы вмиг высыхают. — Вас надо канонизировать! Мы! На одно мгновение! У нас всё готово! Да мы… прямо сейчас… немедленно!
…Минут через пять им всё-таки удалось раскочегарить аппаратуру. Тем временем Осипенко расставил всех четырех стрелков, какими располагал, по разным точкам острова.
— Группа эскорта! Отдаю приказ: стрелять — при малейшем шевелении. Ясно? Не кричать, не задавать вопросы, а именно стрелять. Наши обозначат себя кодовым свистом. По всем остальным — огонь на поражение!
Сам он встал рядом с учеными. Собой, что ли, собирался закрыть в случае перестрелки?
Мне досталось защищать тот проход через камыши, по которому мы сюда явились.
За спиной у меня слышались деловитые голоса: «Павел Готлибович… синхронизируем… контрольный хронометр… включаю программу считывания… готов… все датчики в норме… даю ультразвук… давайте, Павел Го-о-о-ё…»
И тут раздался громовой шип, будто великан, спящий под холмом, во сне заворочался и тяжко вздохнул. Я не вытерпел и обернулся.
Над Котлом стояло облако пара высотой с трехэтажный дом. Густая вата клубилась, закрывая небо и лес, поднималась выше и выше. Великанский вздох всё не прекращался. Туманище накатил на Гетьманова с Жилко, из недр его донесся веселый вопль: «Пошел отсчет по датчикам, Павел Готлибович! Пошла информация!»
А что, ребята, может, оно того стоило? Репа видит нас. Репа слышит нас. Репа идет сюда, чтобы убить нас, и наблюдает перед собой идеальный ориентир. У него почти тридцать бойцов. Вряд ли мы уйдем отсюда живыми.
— Куда глядишь, раззява?! — кидается ко мне Осипенко. — Фигли клювом клацаешь?! Проспишь бандюков!
И я с сожалением поворачиваю голову, чтобы заняться, наконец, своим сектором… поворачиваю… пово…
Ничего я не успел повернуть. Я хотел как следует рассмотреть туманный дом над холмом. И увидел другое «чудо» Зоны, не имеющее никакого отношения к науке. Капитан вздрогнул, и прямо из переносицы у него выстрелил маленький черный фонтанчик.
Это не я проморгал бандюков.
Это был тот парень, которого воспитывала Жанна Афанасьевна Жилко, ефрейтор Енов. Та сторона холма, где он залег с автоматом, вскипела от пуль. Ничего он не успел — ни выстрелить, ни крикнуть. Я видел, как дергается его тело, пробитое в нескольких местах, дергается и принимает свинец, еще, еще и еще…
Слышу, как бьет «Вихрь» Малышева. Даю очередь в три патрона по вспышкам. Перекатываюсь. Еще очередь. То место, где я только что лежал, вспенивает густая пулеметная очередь.
Мимо меня пробегает военсталкер, только что игравший роль часового, плюхается наземь… «Таг! — глухо взлаивает «драгуновка» в его руках. — Таг!»
— Жанна Афанасьевна! Жанна Афанасьевна! Где же вы? — доносится из туманища голос Гетьманова.
С той стороны, где лежал ефрейтор Енов, холм связан был с берегом узким перешейком. Перешеек, покрытый лужами почти полностью, отменно простреливался.
Пара кустов, а дальше — метров пятьдесят открытой местности, до самой кромки елового леса, откуда били автоматчики Репы. Короткими перебежками к перешейку подбирался десяток бандитов. Их прикрывали огнем остальные. Если мы сейчас же не уберемся отсюда, нам хана. Полный мандец, ребята.
Даю еще одну очередь на два патрона. «Др-р-р-р!» — откликается автомат Малышева. «Таг!» — упрямо долбит «драгуновка».
Залегли, суки.
И вдруг — даг! — грохочет из ельника гаусс-пушка. Снаряд ее разрывается внутри облака, накрывшего всю верхушку холма. Кто-то вскрикивает.
Бросаюсь в «парную». Натыкаюсь на Гетьманова. Он катается по земле, зажав уши ладонями.
— Жа… на… — пищит он едва различимо, пытается подняться и падает на колени.
— Жанна Афанасьевна!
Да где она? Тут пространства с гулькин хер, негде спрятаться.
Вот же расклад!
Вдруг вижу: Жанна Афанасьевна Жилко с окровавленным лицом карабкается прочь из канавы, но не может вылезти. Подскакиваю к ней. Она удерживается на краю, над жижей, перегнувшись и уперев локти в землю.
— Н-на… держи-и, — протягивает она мне что-то. — Озёрскому отдай. Он будет… счастлив…
Каждое слово дается ей с большим усилием. Ранена?
Протягиваю руки, чтобы вытащить ее из канавы, но она отталкивает меня.
— Спасибо… Это уже ни к чему… Ее вот спаси…
В ладонь мою ложится обычная флешка. Старая штуковина. На некоторых компах уже и разъёмов под нее не делают. Ну да это не беда.
Прячу флешку в карман и все-таки тащу тело Жилко из канавы, а она упирается…
«Только… обу… за… её-о-о… её-о-о… спа…» — бормочет.
Вытягиваю обрубок — одной ноги нет по щиколотку, другой — выше колена.
— Ду-би-на… Погиб… нешь… со мной… зазря… брось… Её… Озёр… ско…
«Даг!»
Снаряд гаусс-пушки взрывается в двух шагах. Что-то толкает меня в бок.