— Вы?! А я думал… Разве паладины бывают слабыми и беззащитными?
— Знаешь, дружище, я ведь паладином не родилась. Даже сейчас я знаю, что есть такие серьезные враги и противники, с которыми я рискну вступить в бой, только полагаясь на свою веру. Она и только она помогает мне преодолеть страх.
— Я больше никогда не буду смеяться над Сули и над другими, кого будут ругать, тоже, — серьезно пообещал мальчик. — Сули, прости меня, — добавил он.
— Все в порядке. — Сули протянула мальчику руку, и только сейчас Пакс поняла, что перед нею двойняшки. Вдвоем они очаровательно улыбнулись ей, и стоило брату, поклонившись, чуть зазеваться, как Сули тотчас же пихнула его локтем в бок. Не дожидаясь разрешения отойти к своему столу, они побежали друг за другом, смеясь и делая вид, будто затевают драку.
— Вот сорванцы! — улыбаясь, сказала Эстиль. — Ну просто жеребята!
— Мама, это ты их избаловала и испортила, — улыбаясь, заявила женщина, сидевшая напротив Эстиль и Пакс. — Стоит к вам приехать, как ты…
— Ладно, ладно. Я имела в виду, что они такие же здоровые и игривые, как молодые жеребята, — поспешила Эстиль порадовать мать близнецов. — Кстати, это единственная пара близнецов в нашей семье. И хвала богам, что единственная: если все двойняшки такие, то здесь было бы просто невозможно жить.
— Между прочим, дома, — возразила женщина, обращаясь к Пакс, — они у меня приучены к порядку и ведут себя прилично. Правда, когда мы гуляем в лесу, можете себе представить, что они там вытворяют. Зато дома ведут себя более или менее сносно. Но мы почти по полгода проводим здесь, и дети успевают избаловаться до неузнаваемости. Бабушка слишком многое им позволяет…
— Ну, это уже нечестно, — с такой же радостной улыбкой возразил сидевший рядом с ней высокий мужчина. — Может быть, стоит рассказать, что ты мне говорила, когда мы собирались в дорогу?
Женщина расхохоталась, а мужчина, по всей видимости ее муж, продолжал:
— Знаете, почему она с таким удовольствием приезжает сюда? Сама мне призналась, что здесь, стоит близнецам что-нибудь натворить, у нее всегда есть возможность свалить на бабушку все пробелы в их воспитании.
— Ну что ты говоришь!
— Ладно-ладно, я тебя выведу на чистую воду! А еще ей пришлось признать, что дети гораздо приличнее ведут себя после того, как мы возвращаемся отсюда, из крепости, к себе домой. И куда менее прилично — спустя полгода, когда мы снова собираемся сюда. — Шутливо ущипнув жену за нос он, передразнивая детей, спросил:
— Ну что, получила, получила? Я на тебя наябедничал!
Женщина закатила глаза, пожала плечами и совершенно неожиданно для Пакс состроила ей и Эстиль потешную гримасу.
Пакс была очарована настроением, царившим в зале. Ей никогда не доводилось бывать в такой семье. Ей неожиданно пришло в голову, что она вообще не бывала в семейной обстановке с тех пор, как убежала из дома. К этому времени в зале оставалась, наверное, еще дюжина детей. Некоторых уже отправили спать, а кое-кого пришлось уносить: набегавшись, самые маленькие засыпали прямо за столом. В этом доме жили под общей крышей три или четыре поколения одной семьи, и жили, как могла видеть Пакс, счастливо и дружно. Пакс внимательно посмотрела на Эстиль — хозяйку дома, бабушку, а то и прабабушку. И подивилась, как ей удается быть в такой хорошей форме. Судя по словам Алиама Хальверика, она по-прежнему отлично стреляла из лука. Как же она все это успевает? Пакс не могла себе представить, что женщина, у которой столько детей (за столом сидели Калиам, Халиам и Сули, вышедшая замуж за рыцаря из Тсайи, но на зиму приезжавшая домой погостить; кроме того, Пакс слышала и о других детях Хальвериков), следящая за хозяйством в огромном доме, еще находила время, чтобы продолжать тренироваться с любимым оружием. Паксенаррион восхищенно покачала головой. Эстиль заметила ее движение и, обернувшись к ней, спросила:
— Что, Паксенаррион, слишком шумно для тебя? Что есть, то есть — семейка мы не самая тихая, так уж у нас повелось. Мы с Алиамом любим большие компании, музыку, и вообще любим отдохнуть так, чтобы забылись все печали и невзгоды.
— Нет, что вы, мне очень нравится! Я просто… я никогда не… В общем, у вас все по-другому, — разведя руками, призналась Пакс.
— Это же просто семья, разве что более многочисленная, чем большинство других. А ведь тут еще не все собрались.
Если сосчитать остальных… — Эстиль оглядела зал. За приставными столами по-прежнему сидело много народу. Пакс обратила внимание на то, что многие из них были одеты в форму прислуги и просто в обычную рабочую одежду.
— Скажите, Эстиль, а что, у вас все едят здесь, в большом зале? Каждый день? — Пакс была уверена, что в богатых домах хозяева и их родственники едят отдельно от остальных.
— Ну конечно, не каждый день и далеко не все из наших людей. Некоторые просто живут в своих домах поодаль, другие предпочитают есть на постоялом дворе или готовить дома, но зимой обычно собирается довольно большая компания. А что, зал у нас большой, дров для камина хватает, мы рады всякому доброму и веселому человеку. В это время года в наших краях делать особо нечего, и вечерами мы с удовольствием собираемся и веселимся. Моя сестра, которая иногда приезжает из Северной Лионии, говорит, что наш дом больше похож на казарму. А мне так нравится. — Эстиль улыбнулась.
Вдруг Пакс услышала перебор струн лютни и огляделась. Старший сын Калиама принес лютню в зал и, сев в уголке, стал настраивать ее. Разговоры за столами начали стихать. Когда инструмент был готов, мальчик встал, подошел к Алиаму Хальверику и, поклонившись, протянул ему инструмент.
— Ну нет, сначала ты, — отмахнулся от него старший Хальверик. — Я, пожалуй, разогрею руки под твою музыку.
Юноша начал наигрывать зажигательную танцевальную мелодию, ритм которой многие из присутствующих стали отбивать руками и ногами. Кто-то знал слова песенки, но совершенно не имел голоса, и то, что пение получилось весьма сомнительного качества, еще больше всех развеселило. Постепенно куда более музыкальные голоса подключились к общему хору. Затем юноша сыграл мелодию медленной романтической песни о летних закатах накануне сбора урожая. Пакс почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы. Потом наступил черед песни о любви, которую подхватили почти все мужчины, сидевшие за столами. После этой песни лютню взял в руки Калиам. Своему сыну он велел принести большую флейту, а затем, обернувшись к оруженосцам Пакс, спросил:
— Гаррис, ты еще играть не разучился?
— Да ты что, я уже несколько лет к флейте не притрагивался, — отмахнулся от него Гаррис.
— Ну вот и замечательно. Будет повод попрактиковаться. — Младший Алиам вскоре принес флейту и положил ее на стол перед Гаррисом. Калиам тронул струну, задавая тон. Гаррис взял в руки флейту, подождал второго прикосновения к струне, набрал воздуха в легкие и… Жалобный стон, похожий на последнее мяуканье кошки, швыряемой в воду с камнем на шее, пронесся по залу и оборвался для полноты образа столь же резко и неожиданно. Секундная тишина — и, словно раскат грома, в зале раздался взрыв общего хохота.