— А сейчас проголосуем, — предложил Хобарт. — Покончим с этим делом и перейдем к важным вопросам внешней политики.
В зале послышался звон колокольчика, сообщающий о начале голосования. На экране Брюн высветились все предлагаемые поправки. Неужели Хобарт их читал? Она попыталась вникнуть в текст. Кевил Мэхоней всегда говорил, что юридический язык похож на айсберг, всегда подразумевается гораздо больше, чем написано. Но Брюн никогда не училась юриспруденции. На первый взгляд, многие предложения выглядели вполне прозрачными. Она знала, что это только на первый взгляд. На самом деле тут кроется какая-то хитрость.
Безопаснее проголосовать против всех поправок сразу. Так, на всякий случай. Она ввела свои ответы и, откинувшись на стуле, принялась наблюдать за членами Совета. Келл, высунув кончик языка, медленно читал текст. Харлис только что закончил. А Хобарт Конселлайн… Хобарт наблюдал за ней.
Время тянулось очень медленно. Казалось, члены Совета никогда не справятся с этой задачей. Большинство, наверное, уже заранее решили, как будут голосовать, но несколько дотошных членов склонились над компьютерами и сверяли тексты поправок слово за словом.
Результат голосования можно было предсказать… поправки прошли. Следующим вопросом было избрание Хобарта Конселлайна Спикером на полный срок. Совет разделился на несколько лагерей, и дискуссия свелась к оскорблению оппонентов. Брюн спокойно сидела и наблюдала за всем происходящим, время от времени делая пометки в своем блокноте. Баттонз вел себя так же.
После заседания они вместе отправились в Эппл-дейл. Словно сговорившись заранее, брат и сестра говорили только о том, что видели из окна машины. После ужина они занялись делами, и наконец-то брат заговорил с Брюн как с равной.
— Должен признаться, я потрясен твоим поведением сегодня на Совете.
— Но я же ничего не сделала.
— Вот именно! Ты не дулась, ни на кого не набрасывалась, не ругалась и вела себя вполне подобающим образом. Ты сидела с очень внимательным, умным и строгим видом.
— Строгим?
— Разве ты не заметила, как наблюдал за тобой наш новый Спикер во время голосования?
— Заметила. И чувствовала себя в высшей степени неуютно.
— Естественно. Он не такой простой, Брюн. Ну что ж, я слышал, мама уехала на Сириалис. А ты останешься здесь?
— Сейчас да. Я хотела заняться делами Большого Совета, если, конечно, ты не возражаешь.
— Ты уверена? Если ты будешь следить за тем, что происходит в Большом Совете, я смогу полностью сосредоточиться на распутывании того, что натворил в семейных делах наш дорогой дядюшка. Без Кевила так трудно…
— Понимаю, — ответила Брюн.
Баттонз внимательно посмотрел на сестру. Девушка чувствовала, что брат понял, как она переживает из-за возникших по ее вине неприятностей и последовавшей за ними смерти отца.
— Не расстраивайся, — наконец сказал он. — Было бы гораздо хуже, если бы тебя с нами не было.
— Не знаю, — ответила Брюн.
— А я знаю, — настаивал Баттонз. — Да и ты скоро поймешь. Но сейчас надо заняться делами поважнее. Нас со всех сторон поджидают опасности. Кстати, что с малышами? Я бы не хотел, чтобы их взяли в заложники и использовали против нас.
— Их забрала Сесилия де Марктос. Ей можно верить…
— Будем надеяться, что она не поселит их в конюшне и не попытается вырастить из них хороших жеребцов. — И Баттонз от всей души рассмеялся. — С ней никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Брюн тоже рассмеялась.
— Ты прав, но, думаю, они будут жить не с ней.
— Хорошо. Главное, чтобы они были в безопасности, чтобы никто не мог использовать их в своих целях.
— Думаю, лет десять-двенадцать мы о них ничего не услышим… Даже не могу представить их подростками…
— Если через десять лет Правящие Династии будут существовать, мы займемся их будущим.
Брюн внимательно посмотрела на брата. Он перестал улыбаться и выглядел теперь старше своих лет.
— Баттонз, ты тоже думаешь, как Хобарт?
— Я согласен, что Правящим Династиям грозит опасность. Но не из-за того, что в недавнем прошлом им не хватало твердого руководства. Самую большую опасность представляет он сам. Все это сокращение привилегий и льгот членам Совета. Мы долго добивались урегулирования споров и конфликтов между различными династиями и семействами, и добились этого именно благодаря тому, что небольшие септы знали, что могут увеличить свое влияние за счет большего количества представителей в Совете. Они начинали сотрудничать друг с другом, и это делало политическую ситуацию стабильной. Когда Династиями правил король, он налаживал отношения между кланами и септами.
— Почему же Хобарт этого не видит? — спросила Брюн.
— Не знаю. Когда мне было лет десять, а ты была совсем малышкой, я как-то случайно услышал разговор взрослых. Они обсуждали, как процесс омоложения может сказаться на политической обстановке. Конечно, я далеко не все понял. Но помню, как спорили папа с дядей Харлисом. Когда в школе я задавал вопросы учителям, они меня совсем не понимали, а потом, когда я служил в Королевской Космической службе, все уже только и говорили, что о повторном омоложении, что, мол, это единственный способ нормально прожить жизнь, оставаясь молодым и энергичным. Это было в тот год, когда Лепеску приехал на Сириалис, да, по-моему, именно тогда… однажды Чарли Уиндетссон напился и за обедом в офицерской столовой сказал, что раз наши родители никогда не состарятся, нам не надо становиться взрослыми. Что для нас нет никакого будущего. Все смеялись и пили дальше, а меня охватила паника. Я ушел к себе, позвонил Саре, и тогда мы решили пожениться.
— Я этого не знала.
— Ну… ты тогда занималась своими сумасбродными делами. И почти все наши сверстники вели себя именно так. Наши родители в этом возрасте были гораздо взрослее, многие из них к концу обучения в университете уже вносили свою лепту в семейный бизнес. Некоторые даже раньше. Но их родители редко доживали до ста лет и чаще всего уходили на покой, когда им было около восьмидесяти. Первая волна омоложения немного все изменила, но потом… я вернулся тогда домой и долго беседовал с отцом. Он пообещал, что они с матерью подадут в отставку, когда я буду еще молодым, и перевел большую часть акций на мое имя сразу после того Охотничьего бала. И всячески способствовал тому, чтобы я занимался делами Большого Совета и бизнесом.
— А я думала, ты просто зазнался…
— Немного зазнался, конечно… Но прежде всего я не хотел оставаться вечным ребенком, легкомысленным богатеем, который может оплатить сколько угодно процессов омоложения, чтобы оставаться всю жизнь двадцатилетним бездельником. Я бы не смог так жить…
— А дядя Харлис… — начала Брюн. Ей нужна была определенная информация. — Что он?
— Он считал, что повторное омоложение поможет укрепить влияние и могущество семьи. Харлис выступал вначале за то, чтобы омоложение проходили только представители Большого Совета и члены их семей. Его кое-кто поддерживал, но предложение не прошло. Потом он попробовал ограничить процессы омоложения, введя возрастной ценз. Восемьдесят лет. Но это тоже не прошло. Эйджеисты уже тогда выступали против, так как были отмечены некоторые биологические проблемы. Они требовали полного запрещения повторного омоложения и думали, что Харлис их поддержит, но не тут-то было.