— Все ясно, сэр, — упавшим голосом сказала Паксенаррион.
Если уж Стэммел ей не верит, подумала она, то дело действительно совсем плохо.
— Ну? Что же случилось?
Пакс начала рассказывать, глядя не на сержанта, а вниз, на свои покрытые синяками руки:
— Сэр, он попросил меня пройти с ним вглубь казармы. Он не сказал зачем, но ведь он старше меня по званию — и я пошла. Он сказал, что я должна переспать с ним. Я отказалась, но он стал настаивать. — Вздрогнув, Паксенаррион посмотрела на сержанта; выражение его лица не изменилось. — Потом он сказал, чтобы я не ломалась, что я уже не девушка и что он это знает точно, потому что… только переспав с кем-нибудь из начальства, причем неоднократно, я могла стать командиром отделения…
— А ну повтори, что ты сказала! Нет, повтори все слово в слово.
— Он сказал… сказал, что я… что такие, как я, зарабатывают звания и должности, лежа на спине, и не головой и руками, а другим местом.
— Он говорил, с кем ты так успешно спишь? — ледяным голосом спросил Стэммел.
— Нет, сэр.
— Ладно, продолжай.
— Я… я разозлилась на него и…
— И ударила старшего по званию!
— Нет, сэр. — Пакс взмахнула скованными руками, но тут тошнота опять подступила к ее горлу, и она была вынуждена снова наклониться над ведром, борясь со спазмами в животе и в горле. Наконец она вновь смогла говорить, хотя и не без дрожи в голосе.
— Я не била его, но я так разозлилась — ведь это неправда, я честно заработала свое звание… Ну, в общем, я стала говорить ему бранные слова, вот… — Преодолев очередной приступ тошноты, Пакс добавила: — Этим словам меня научил мой двоюродный брат.
Стэммел неожиданно протянул ей фляжку:
— Выпей воды. Если тебя все время тошнит, нужно, чтобы в желудке что-то было. Хотя тебе запрещено давать еду и воду.
Пакс, благодарно кивнув, с жадностью сделала несколько глотков.
— Сэр, — продолжила она, — он очень рассердился на меня из-за этих ругательств…
— Обидеть солдата бранью — это еще нужно ухитриться. Что ты ему сказала?
— «Паргсли спакин и токко…»
— Да ты хоть знаешь, что это значит, детка?
— Нет, брат сказал, что на каком-то языке, кажется наших противников, это очень обидное ругательство.
На мгновение лицо Стэммела смягчила улыбка.
— Это точно. Ну и выбрала ты… В следующий раз, прежде чем ругаться, выясни, как переводятся эти оскорбления. Ну ладно, что было потом?
— Он зажал мне рот ладонью и попытался уложить на койку. — Пакс сделала еще глоток.
— Ну?
— Тогда я укусила его за руку, и он отпустил меня. Я вскочила, но он загородил мне дорогу к двери и снял ремень.
— Он что-нибудь сказал?
— Да, сэр. Он пригрозил, что изобьет меня, пообещал укротить, как норовистую лошадь, а затем замахнулся ремнем. Я хотела проскочить мимо него, как мне однажды удалось с отцом, но он схватил меня за горло и ударил кулаком в лицо. Я чуть не потеряла сознание от боли и ужаса, а придя в себя, поняла, что мне не остается ничего другого, как защищать свою честь и жизнь.
— Примерно такого рассказа я и мог ожидать от тебя, насколько я тебя знаю. Ладно, что было дальше?
— Я… я едва помню. Мне удалось оторвать его ладонь от моего горла, но вырваться из его рук я не смогла. Он слишком сильный и ловкий. Мы покатились по полу. Я помню, что он что-то кричал и все время бил меня. Я слабела с каждой секундой. Потом кто-то схватил меня сзади, скрутил мне руки, а удары продолжали сыпаться на меня. Боюсь, что это продолжалось, пока вы не пришли.
Сержант нахмурился:
— Одно я знаю точно: при мне тебя никто не бил? Когда я вошел, Коррин висел у тебя на плечах, а Стефи лежал на полу. Коррин сказал, что он едва-едва сумел утихомирить тебя. Понимаешь, если все, что ты рассказала, правда, то у тебя были все причины вступить в драку. Но ведь там был Коррин — по крайней мере он так утверждает, — а его версия противоречит твоей, совпадая с тем, что говорит Стефи.
— Да, он был там с самого начала и все время хохотал надо мною. Но я говорю правду, сэр. Честное слово. Я могу понять, что вы скорее поверите этому… как его… Стефи, которого вы знаете уже давно, чем мне, новобранцу. Но все было так, как я сказала, и мне наплевать, что будет молоть по этому поводу Коррин.
— Если бы все упиралось в то, что говоришь ты и что утверждает Коррин… — Стэммел помолчал, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг как-то неловко спросил: — Пакс, ты здесь с кем-нибудь спала?
— Нет, сэр.
— Но тебе ведь наверняка предлагали?
— Да, сэр, но я отказывалась. Мне это не было нужно. Я спрашивала у Майи…
— У помощницы квартирмейстера?
— Да, сэр. Я спросила ее, должна ли я соглашаться, но она сказала, что нет. Просто не нужно поднимать шум из-за некоторых предложений, как можно было бы делать дома.
— Коррин делал тебе подобные предложения?
Пакс затрясло, когда она вспомнила постоянные приставания чернобородого новобранца, его попытки облапить ее, уложить на кровать…
— Да, сэр, — шепотом ответила она.
— Пакс, смотри мне в глаза, — приказал сержант. — Заходил ли он дальше, чем просто предложения?
— Он… иногда да, сэр.
— Почему ты ничего не говорила ни мне, ни Боску?
Пакс пожала плечами:
— Я думала, что это и называлось бы «поднимать шум». Наверное, мне полагалось самой разбираться во всем этом.
— Вести себя как девице, впервые оказавшейся в кабаке, конечно, не следует. Но ни один солдат не обязан терпеть такого рода притязания со стороны сослуживцев. Получив отказ, обычно наши ребята отвязываются от таких девушек. Всегда найдется другая, которая с удовольствием согласится. Жаль, я не знал о том, что происходит. Этому был бы положен конец.
Помолчав, Стэммел негромко спросил:
— Ты не лесбиянка?
— Я… я не знаю, что это такое. Он… этот капрал, он тоже спрашивал меня об этом.
— Это такие женщины, которые спят с женщинами. Как Баррани и Натслин во взводе Кефера.
— Нет, сэр. Насколько я могу о себе судить — нет. А это имеет значение?
— В общем-то нет, — вздохнул Стэммел. — Пакс, слушай, я рад бы поверить тебе, но, даже если это у меня получится, остается еще капитан Седжек. Он — совсем другое дело. Ему наплевать, что ты была одним из лучших новобранцев из этого набора. В общем, сейчас в крепости и в окрестных гарнизонах вряд ли найдется человек, попавший в худший переплет, чем ты.
Пакс почувствовала, как по ее щекам текут слезы. Безнадежно. Если уж Стэммел допускает, что она может врать, то что говорить об остальных? На мгновение ей вспомнился Сабен, который почему-то исчез из казармы в самом начале заварухи. Почему он не остался?