Начальница помогла уложить малышей в кроватки, помогла застелить постель и повела Брюн осмотреть дом. В комнатах наверху женщины могли смотреть на улицу, хоть и сквозь ставни, но Брюн резко оттащили от окна. Окна комнаты для рукоделия выходили во внутренний дворик, который был со всех сторон обнесен высокими стенами. В садике росли фруктовые деревья, на некоторых висели яблоки. А за стеной — за стеной видна была другая улица и дома на противоположной стороне, потом еще здания, еще открытое пространство, поля и холмы вдалеке. Брюн с трудом оторвалась от окна. Не сейчас. Она еще успеет все хорошенько рассмотреть.
Здесь, в яслях, было немного свободнее, чем в родильном доме. Считалось, что женщины должны набраться сил перед следующей беременностью. Они должны были гулять в саду, выполнять домашнюю работу, готовить еду. Не все женщины здесь были немыми. Кто-то попал сюда из других родильных домов, некоторые женщины были служанками в частных домах, когда они вернутся к своим обязанностям, их детей отдадут на воспитание в другое место. Женщин осматривали каждый день, проверяя заодно, как они работают. В остальном относились к ним вполне дружелюбно. К немым — более строго, но все равно приветливо.
Брюн продолжали обучать тому, что, как здесь считалось, должна уметь делать любая женщина. Она раньше и не подозревала о многих вещах, но тут перед ее глазами с помощью деревянных палочек и клубков разноцветной шерсти женщины сами делали носки, варежки, перчатки. Ей тоже дали две такие палочки и показали (не один раз!), как нужно набирать петли, как вязать лицевую гладь. Никогда ничего более скучного она не делала, одни и те же движения снова и снова, еще хуже, чем шитье. Потом ей дали еще одну палочку и научили вязать вкруговую. Тут она вспомнила, что носила вещи, сделанные таким же способом, только вязались они из более тонкой пряжи и на машинке. Например, свитера: сшиваются вместе три связанных вкруговую полотнища. Носки… леггинсы… что еще? Вот она и узнала, как все это производилось на свет.
На улице становилось холоднее. Другие женщины кутались в вязаные шали и свитера и качали головами, глядя, как она дрожит от холода.
— Тебе надо быстрее работать, — сказала ей одна из женщин. — Если у тебя не будет к зиме теплых вещей, ты замерзнешь. — Они объяснили ей, что зимой они надевают под юбки вязаные чулки, держатся эти чулки при помощи невиданного сооружения из резинок и пуговиц. Обувь они не носят. Хотя в частных домах в сырую или снежную погоду женщинам разрешалось надевать башмаки без задников на твердой подошве, но только чтобы сходить на рынок.
Тут же Брюн познакомили с верованиями ее захватчиков. Они считали, что чужаки из других миров не имеют никаких нравственных и моральных ценностей, вера их, если она и существует, не заслуживает никакого почтения. Поэтому они начали учить ее с самого простого, так, как, наверное, объясняли детям. Бог — это сверхъестественное существо, создавшее Вселенную. Мужчина — венец его творения. Женщина создана для того, чтобы служить мужчине, помогать ему и утешать. Силы зла восстают против Бога и искушают женщину заняться делами мужчины.
Тут ей даже пригодилось то, что она нема. Ее не заставляли пересказывать наизусть правила и ритуалы, как делали другие женщины. А так как женщинам нельзя было «рассуждать» (это понятие обозначало разговор на божественные темы), ее не просили даже письменно отвечать на вопросы, которые обычно задавали другим. В любом случае, женщинам не следовало увлекаться чтением и письмом, разве что можно было записывать рецепты и все, что относилось к ведению хозяйства. Но все очень боялись заразиться нечистью мерзости Божьей, а зарегистрированные эмбрионы считались здесь именно мерзостью, поэтому ей старались даже книг в руки не давать. Ей вообще запрещалось читать и писать. И они никак не могли поэтому проверить, насколько хорошо она запоминала их священные тексты.
Но память-то у нее была прекрасная. Если она много раз слышала что-то, то не могла не запомнить. Слова пророков… слово Господа Всемогущего. Правила и следствия из них… Все вполне разумно, если, конечно, принять изначальные предпосылки, а их Брюн принимать не собиралась. Если считать, что женщины созданы для утешения мужчин и служения им, тогда, что бы они ни делали, если это не устраивает мужчин, то может быть расценено как грех. А это определяли никак не женщины. Только Бог устанавливал правила, и только мужчины могли их интерпретировать.
Все вроде бы логично, но на деле — смех да и только, логика больного паранойей. Как можно думать, что она не такая же личность, как, например, ее братья, или что Эсмей Суиза не такая же личность, как Барин Серрано… Это же абсурд. Она в этом несомневалась. Она легко бы им это доказала, если бы только могла, все женщины здесь прекрасно бы ее поняли, если бы только…
Но говорить она не может, все ее знания и ум заперты от всех. В ее мире, мире, который она знала, к голосу человека относились с уважением. Родители, учителя, врачи, как те, что работали с леди Сесилией, учили каждого человека умению общаться. Она вспомнила, как мучилась Сесилия, сколько людей пытались ей помочь. Здесь никому бы даже в голову не пришло, что мерзость Божья может вообще что-то сказать, а тем более что-нибудь осмысленное и полезное. Хватит и того, чтобы она понимала приказы и подчинялась им.
Ей так хотелось освободить женщин этого мира от страшного гнета, показать им, что они ничуть не хуже мужчин. Лежа в постели, она мысленно обращалась к ним с целыми речами, писала им лекции, доказывала снова и снова то, что сказать не могла.
Днем Брюн заставляла себя ходить по дорожкам, посыпанным гравием. Надо укреплять ноги, надо пользоваться каждой возможностью. Она гуляла в любую погоду, даже когда мороз и снег обжигали ноги до самых колен. Малыши сильно затрудняли ходьбу, но она смотрела на них как на дополнительный тренировочный груз. Они помогут ей укрепить мышцы, скоро она снова станет сильной, тогда легче будет думать о побеге. Дважды в день она проходила до конца сада и возвращалась назад, скоро она сможет ходить еще больше, потому что дни удлиняются, опять станет тепло. Она с радостью мыла полы и убиралась, потому что это тоже помогало укреплять мышцы. Вечерами, у себя в комнате, она выполняла свои обычные упражнения, когда-то они так легко ей давались. Сначала она боялась, что кто-нибудь заметит и тогда ей запретят тренироваться, но никто ничего не говорил. Она обнаружила, что другие женщины тоже занимались гимнастикой, чтобы укрепить обвисшие мышцы живота, восстановить упругость. По ночам она вспоминала движения боевых искусств — два-три удара за раз, чтобы никто не заметил, но каждый день понемногу. Она складывала ладонь к ладони и стискивала их изо всех сил, то же самое проделывала со ступнями ног. Ничего лучше для укрепления мышц она придумать не могла, а ей нужно было снова быть в форме.
Показные дни, когда воспроизводительниц потомства демонстрировали мужчинам, чтобы те могли выбрать на будущее, оказались не такими унизительными, как можно было предположить. Брюн изо всех сил старалась выглядеть усталой, слабой, беспомощной, разбитой. Это давалось ей легко: она и на самом деле каждый день сильно уставала. Но уже чувствовала, как крепнут мышцы на ногах, на руках, на животе. Поверят ли они, что это от того, что она все время носит младенцев? И гуляет по саду? И занимается гимнастикой?