Но им не догадаться, для чего она с таким трудом наращивает мышцы. Она закрывала глаза и вспоминала, какие движения дают силу и скорость удара, смертельного удара.
Другие женщины не избегали ее, они ее просто игнорировали. Когда малышей выпускали на одеяла, расстеленные на полу, и они весело извивались, все восхищались тем, какие ее мальчики сильные и ловкие. Точно так же они восхищались и другими детьми. Работники яслей давали ей указания таким же точно голосом, как и другим женщинам. Женщины, которые могли говорить, естественно, большей частью общались друг с другом; у немых был свой язык жестов. Говорящие женщины включали в свой разговор немых, если те пытались поддерживать беседу. Кое-кто даже сдружился, чтобы лучше присматривать за малышами. Но Брюн не хотела общаться с другими немыми на их языке. Иногда, если она оказывалась один на один с другой женщиной и нужно было выяснить что-нибудь конкретное, она могла жестами и губами задать вопрос типа «Где корзинка с шитьем?» или «Что это такое?». Женщины с удовольствием показывали ей все, что нужно. Но общих тем для разговора у нее с ними не было, разве что малыши, да и они ее мало волновали. Все эти дети были подтверждением того, что она ненавидела всей душой. Кроме того, она знала, что ее считают опасной… ее усмирили тем, что лишили возможности говорить, но потенциально она осталась для них источником погибели. И то, что она не проявляла ни-какого интереса к детям, было еще одним подтверждением ее дьявольской сути.
Малыши уже начали пружинить на руках, вставать на четвереньки, когда в яслях появилась новая женщина с младенцем. Женщина была очень молода, и выражение лица у нее было все время какое-то странное. Другие женщины разговаривали с ней немного громче обычного, короткими, простыми фразами. Брюн подумала, что женщина может быть под действием каких-либо препаратов, хотя раньше никогда не замечала, чтобы женщинам здесь вообще давали лекарства. На третий день своего пребывания в яслях новенькая подошла к Брюн.
— Ты желтоволосая с другой звезды? — Голос у нее был обыкновенный, но говорила она словно запинаясь.
Брюн кивнула в ответ. Теперь она поняла, что дело не в лекарствах, что-то такое было с этой женщиной не в порядке. Странное выражение лица, замедленная речь и простота, с какой она подошла к той, к которой не подходил никто.
— Ты прилетела к нам с девушкой примерно моего возраста и еще с двумя детьми, да?
Брюн снова кивнула.
— Та девушка говорила мне, что ты хорошая. Ты ей нравилась. Так она сказала.
Брюн внимательно посмотрела на молодую женщину. Она говорит о Хэйзел. Где же она могла ее видеть?
— С ней все в порядке. Я подумала, ты захочешь узнать. — Женщина улыбнулась, не глядя Брюн в глаза, и отошла, оставив Брюн с малышами.
Хэйзел в порядке. Брюн почувствовала облегчение. Когда эта женщина рассталась с Хэйзел, чтобы отправиться в родильный дом? А может, Хэйзел тоже в родильном доме? Брюн замотала головой, она потеряла счет времени. Она знала только, темно сейчас или светло, холодно или тепло. Но Хэйзел в порядке, была в порядке совсем недавно. Хорошо бы знать, где она.
Прошло еще несколько дней, и вот молодая женщина снова подсела к Брюн.
— Теперь ее зовут Пэйшенс — Терпение, — сказала она. — Имя ей подходит, она все время такая спокойная и много работает, никому не доставляет никаких хлопот. Прима говорит, что ее легко выдадут замуж в качестве третьей жены, может быть, даже второй, хотя она не умеет хорошо шить. Ее научили ходить на рынок, и она теперь ходит туда одна.
В голосе молодой женщины прозвучала тоска, может, она сама хотела ходить на рынок? Брюн уже точно знала, что женщина умственно отсталая, никто бы никогда не выпустил ее в одиночку из дома.
— Но волосы у нее не такие желтые, как у тебя, — продолжала женщина, с восхищением рассматривая волосы Брюн. — И она не рассказывает о звездах, Прима запретила ей.
Брюн готова была задушить эту женщину. Болтает всякую чепуху, а то, что надо, не говорит. Она подняла одного из мальчиков и вытащила у него изо рта камушек. Нет, она не изменилась в своем отношении к детям, но это же не значит, что она позволит ребенку, любому ребенку, задохнуться у нее на глазах.
— Она еще недостаточно взрослая, чтобы рожать, — продолжала женщина, лаская своего младенца, — и месячные у нее нерегулярные. Хозяин говорит…
— Замолчи! — К ним подошла одна из работниц яслей и похлопала женщину по голове. — Ты здесь не для того, чтобы сплетничать о своем хозяине. Хочешь, чтобы тебе вырвали язык?
Женщина закрыла рот и встала, прижав к груди ребенка. Работница укоризненно покачала головой в сторону Брюн.
— Она недалекая. Никак не запомнит всех правил поведения, бедняжка. Приходится присматривать за ней, чтобы она не попала в беду. Если она станет говорить здесь о своем хозяине с тобой, то может потом сделать то же самое дома, и тогда он вынужден будет наказать ее. Лучше пресечь такие разговоры в самом начале. — И она похлопала Брюн по голове чуть ли не с симпатией. — Какие у тебя красивые волосы. Может, даже кто-то захочет взять тебя в жены, когда родишь троих. Дай мне знать, если девчонка опять заведет разговоры о мужчинах. Просто кивни и все, хорошо?
Брюн согласно кивнула. Какая ей разница, лишь бы можно было поговорить с этой женщиной.
Несколько дней женщина не подходила к Брюн. Но потом как-то вечером проскользнула в ее комнату.
— Я не боюсь ее, — сказала она, хотя было видно, что это не так. — Я из дома рейнджера Боуи, и только он может лишить меня голоса. Они не могут. А он не станет, если я не буду спорить и болтать. А о Пейшенс я тебе не болтаю и не спорю, а объясняю. А объяснять можно, ты ведь не мужчина.
Брюн улыбнулась. Как непривычно! Сколько времени она уже не улыбалась?
— Жаль, что тебя лишили голоса, — продолжала женщина. — Я бы так хотела узнать, как там, среди звезд… Пейшенс не рассказывает мне. — Она остановилась, прислушалась, потом подошла ближе к Брюн:
— Были бы у меня такие волосы, как у тебя, — и она погладила Брюн по голове. Потом повернулась и исчезла в темноте коридора.
Брюн вывела услышанные имена на стене, так она их лучше запомнит. Раньше она всегда повторяла все вслух. Рейнджер Боуи. Какое странное имя. Она не помнила, чтобы на корабле пираты так называли друг друга, кажется, они вообще не называли никаких имен.
Невзрачного вида мужчина в клетчатой рубашке подошел к стойке бара и позвал бармена. Рядом с ним двое других обсуждали политику капитана.
— Конечно, мы свободные мужчины, но зачем тревожить муравейник? Я не настолько глуп…
— Ты считаешь капитана глупым?
— Я считаю, что одно дело захватывать женщин с других планет для наших нужд, и совсем другое — эта, именно эта… А потом еще хвастаться напропалую, так беды не оберешься.
— Еще одно доказательство нашей мощи. — Говоривший повернулся к мужчине в клетчатой рубашке: — А ты что скажешь, брат?