Однажды Кристине надоел ее хвост, и она решила похулиганить. Надо же чем-то себя развлечь. Машиной она управляла лихо и нагловато, порой создавая на дороге аварийные ситуации. На сей раз проскочила три красных светофора на бешеной скорости и скрылась в переулках. Свернув в подворотню и затормозив, Кристина достала из «бардачка» черный парик, темные очки, косынку. Выйдя из машины, скинула черный лаковый плащ, бросила его в багажник, достала белый. Несколько минут — и перед нами другая женщина. Все у нее получилось быстро и ловко. Она не торопясь пошла по переулку, изредка останавливаясь возле витрин. В магазины не заходила, ее гардеробы и так были завалены тряпками, многие ни разу и не надевались. Некуда. А дома Кристина переодевалась по три-пять раз в день, меняла прическу и макияж. Никто никогда не видел ее в халате или растрепанной. Она любила следить за собой, хотя жили они с мужем одни, на отшибе, у самого берега моря на холме. До ближайших соседей на велосипеде ехать минут десять.
Переулок вывел ее на знакомую площадь, где располагалось кафе «Шоколадница», Кристина любила заходить туда, выпить кофе с пирожными. О диете она еще не думала, позволяла себе есть все, что нравится и хочется. Ее фигура оставалась стройной и соблазнительной — осиная талия, округлые бедра…
В кафе все столики были сдвинуты к правой стене, а левую, стоя на стремянке, расписывал художник.
Кристина принялась разглядывать роспись. Это был необычный пейзаж с райскими птицами. Листья деревьев красные, небо сиреневое, трава голубая. Удивляло сочетание красок, цвета прекрасно гармонировали между собой, унося тебя в призрачный мир сказки или снов. К художнику подошел официант и что-то ему сказал. Тот кивнул, спустился со стремянки, снял берет, заляпанный краской фартук и сел за свободный столик. Официант принес ему кофе и бутерброды.
Теперь внимание Кристины было приковано к художнику. Он тоже походил на сказку. Белокурые волосы, темные брови дугой, а главное — глаза. Светло-зеленые и очень яркие. Их цвет и яркость подчеркивали темные, длинные, пушистые ресницы. При этом у парня был тяжелый подбородок, крупный рот. Но все же в лице присутствовала гармония. Кристина подумала, что за таким мужиком можно пойти на край света, у нее участился пульс. Девушка долго собиралась с мыслями. Такого мужика трудно удивить, наверняка всяких повидал, а Кристина не хотела стать частью его коллекции. Наконец она встала, взяла свою чашку и подсела к нему.
— Я вам не помешаю?
Он поднял свои солнечные глаза, и ее словно молния поразила.
— Садитесь. Тут же свободно.
К сожалению, художник от нее не обалдел, все портил парик и дурацкие очки. Их пришлось снять. Кристина гордилась своими глазами. По необычности они могли соперничать с очами художника. Черные бездонные омуты многих сводили с ума. Молодые люди друг друга стоили.
— Будете меня критиковать? — спросил он, стараясь не смотреть на нее.
— Нет. Хочу высказать свой восторг. Ничего лучшего я не видела.
— Спасибо, если это искренне.
— И много вам платят за ваши творения?
— На жизнь хватает.
— Могу я сделать заказ?
— Конечно, можете. У вас свое кафе?
— Нет. Я хочу такой же пейзаж в своей спальне.
Художник улыбнулся.
— Стена вашей спальни размером с эту стену?
— Почти. А в гостиной больше.
— Тут вот какая штука, — мягко заговорил художник. У него был приятный ласкающий слух баритон. — Оформление кафе я расцениваю как рекламу. Здесь бывает очень много народу. Хозяин «Шоколадницы» должен всем заинтересованным давать мой адрес. В своей спальне вы хозяйка. Хочу впущу, хочу нет. Музей — одно, частная коллекция — другое. Боюсь, я убью уйму времени.
— Стартовая цена десять тысяч долларов, — перебила его Кристина.
Художник поперхнулся. Откашлявшись, внимательно посмотрел на странную заказчицу.
— Вы это серьезно?
— Пять тысяч — аванс, пять — по окончании работы.
— Договорились. У меня много эскизов. Есть другие, лучше, тематика разная.
— Где я могу их увидеть?
— Дом и мастерская у меня в одном месте. Но это далеко, я живу за городом.
— Где именно?
— Двадцать пятый километр южного шоссе. Недалеко от поселка с избитым названием «Приморский».
— Будете приезжать на работу на велосипеде. Я живу там же, чуть дальше. Тридцать первый километр.
— У вас свой дом?
— У меня с мужем. Когда мы можем посмотреть эскизы?
— На сегодня я работу закончил. Свободен. Решайте сами.
— Я уже все решила. Поехали.
— Автобус будет только через час.
— У меня машина, я оставила ее в соседнем переулке.
— Хорошо. Тогда я умоюсь, переоденусь, и мы можем ехать. Я недолго.
Он встал и направился к служебному входу. Кристина закурила. У нее заметно подрагивали руки. Она не могла скрыть своего волнения как ни старалась. Ничего подобного девушка давно не испытывала. Докурив одну сигарету, взялась за другую. Как быть? Она собирается привести художника в свой дом. Надо бы все оговорить с мужем. Конечно, он не будет препятствовать ее очередному капризу, но что станут говорить люди, его друзья быстро смекнут, в чем дело. Значит, пока художник работает, она должна быть на глазах у служанки. Ее начнут расспрашивать первой, а у бабы язык как помело. А еще лучше — поплыть с Митей на рыбалку, побыть с ним, пока расписывают ее спальню… Черт, слишком рано строить планы! Ничего еще не решено. Ясно одно — этого парня она из своих когтей не выпустит, а там будет видно. Только бы не опрокинуться на спину раньше времени.
Кристина привыкла получать все и сразу как только возникало желание, а сейчас ей придется держать дистанцию, несмотря на самое соблазнительное желание, возникшее у нее за последнее десятилетие.
— Мазохиста! — произнесла она вслух.
— Что вы сказали?
Художник стоял перед ее столиком.
— Так, мысли вслух.
Кристина встала. Он был на голову выше ее, а она считала себя высокой. Небрежность в одежде шла художнику. Вельветовый пиджак, джинсы, футболка, непричесанность, небритость — все ей нравилось. Услышав о таком раньше, она рассмеялась бы. С оборванцем идти рядом по улицам города? Боже упаси!
— Как вас зовут? — спросила она.
— Афанасий.
— Меня зовут Тиной.
— Не очень благозвучное имя для такой яркой женщины.
— Сокращенное от Кристины. Муж называет меня Тиной. А когда злиться, я становлюсь Трясиной, в которую он угодил и не сможет вырваться из нее до конца своих дней. Я отвечаю, что живу с петлей на шее и когда-нибудь эта удавка переломит мне позвонки.