— Отпустите его! Да отпустите же вы его, проклятые кретины! Я хорошо знаю этого человека!
Лаури отпустили, и рядом, словно добродушное привидение, возник усатый комиссар. Как его? Кажется, Лэйхо. Как-то он осунулся. Под глазами темные круги…
— Так значит, и вы тут? — расправляя смятую куртку, сипло спросил Нурминен. — Ох, и крепкие же ребята служат в Департаменте Правопорядка!
— Скажите спасибо, что я подоспел вовремя, не то ночевать бы вам сегодня в сырой камере предварительного заключения.
— Спасибо!
— Так-то лучше! Зачем вы полезли в драку и как вообще здесь оказались?
— Будто вы не знаете?
— В смысле?
— Вы же следите за каждым моим шагом!
— Лично я ни за кем не слежу! Этим занимается специальный отдел, который, по мере надобности, меня информирует. Еще раз спрашиваю, что вы здесь делаете?
— Да проезжал мимо со знакомой девушкой, но когда увидел этого гнусного корреспондентишку, не сдержался…
— Я вас отлично понимаю, Нурминен, — поиграл желваками безопасник. — Возможно, я бы на вашем месте поступил точно так же. Но это же пресса, с ними лучше не воевать…
— Я их не боюсь, в отличие от вас!
— Мой вам совет, возвращайтесь к своей машине и уезжайте. Я распоряжусь, чтобы вам дали «зеленый коридор»…
— Еще раз спасибо!
— Да не за что! Поспешите!
Лаури вернулся к автомобилю, внутри которого сидела бледная, как мел, Кайса.
— Я все видела! — тихо проговорила она, когда спутник с силой захлопнул за собой дверь.
— И что ты по этому поводу думаешь? Вечер безвозвратно испорчен?
— Нет, что ты! Просто это выглядело немного странным… Я не сразу поняла, что произошло. Ты так неожиданно выскочил из машины, а потом возник уже перед тем корреспондентом… Боюсь, что вся эта сцена пошла в прямой эфир по всем телеканалам!
— Да уж! Пандейская пресса — самая свободная пресса на Саракше! — Нурминен осторожно вывел машину из пробки, двигаясь по узкому коридору, специально оставленному для патрульных машин и «скорых».
Комиссар не соврал, действительно дав их авто «зеленый свет». Военные поспешно подняли перед тупым носом «палладина» перегораживающий выезд ярко-красный шлагбаум и разве что не отдали его пассажирам честь.
— Никогда не пойму этих зверей! — яростно рассуждал Лаури, выруливая на широкий проспект Содружества. — Положим, тех купающихся в золоте сволочей в высоких кабинетах достать не получится — слишком уж хорошо они защищены от любых внешних атак. Но это же не повод лишать жизни ни в чем не повинных несчастных, замученных беспросветной жизнью так же, как и ты?!
Кайса не ответила, молча уставившись на дорогу. На какую-то долю секунды Нурминену показалось, что в ее огромных бездонных глазах промелькнула зыбкая тень некой затаенной глубоко внутри боли.
Но, скорее всего, ему попросту это померещилось…
* * *
Главный вход в «Галерею ненависти» сиял разноцветными огнями на добрые полквартала. Реклама призывала всех сознательных граждан Пандеи ни в коем случае не проходить мимо. Лаури остановил автомобиль у обочины дороги и, повернувшись к пребывающей в молчаливой задумчивости Кайсе, робко спросил:
— Ну, какие будут предложения?
— Может, заглянем в галерею? — так же робко предложила девушка. — Я ни разу там не была, хотя отзывы знакомых об этом месте весьма… неоднозначны.
— Если честно, то я бы не рекомендовал тебе туда заходить, — поморщился Нурминен.
— Но все-таки это одна из главных достопримечательностей столицы…
— Что ж… только не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Молодая пара вышла из машины, влившись в плотный поток суетливой толпы. Прохожих было много. Большинство прятали глаза, сосредоточенно глядя себе под ноги, лица бледные, изможденные. Будто вокруг и не люди вовсе, а живые мертвецы. Хотя, в сущности, так оно на самом деле и было. Несчастные, погребенные заживо марионетки. И самое страшное то, что Нурминен хорошо осознавал — он один из них.
Преодолев высокие двери, украшенные замысловатой резьбой, Кайса и Лаури оказались в огромном зале галереи. Несмотря на поздний час, здесь было многолюдно. Всем желающим предлагалось излить свою ненависть к врагам родины, накопившуюся в течение тяжкого трудового дня. Справа от входа располагался небольшой загон, в котором находились мутанты, посаженные у дальней стены на цепь. Уродливые существа, некоторые из которых напоминали людей весьма отдаленно, грустно смотрели на пандейских граждан — галдящих, смеющихся, тычущих в них пальцами. Иные, явно не прочь были бы швырнуть в мутантов камень или ткнуть чем-нибудь острым, если бы не высокий капрал, сидящий на стуле рядом с загоном. Лицо стража порядка выражало бесконечную скуку.
— Какой ужас! — Кайса прикрыла рот ладонью. — Что это, Лаури?
— По всей видимости, обитатели диких земель! Их тут держат исключительно ради потехи, — безразлично ответил Нурминен.
— Откуда они? — Кайса сочувственно смотрела на несчастных уродцев, безучастно сидевших на усыпанном опилками полу.
— Скорее всего, из бескрайних пустошей Великой Северной Пустыни.
— Откуда ты знаешь?
— Бывал там однажды. Короткая боевая высадка. Я тогда в разведке служил, перевели в самом конце войны, когда родной полк расформировали из-за слишком больших потерь.
— И что потом произошло?
— Не помню. Все стерли сразу после возвращения на базу… Пропустили через ментоскоп — и прощай, старушка память!
— Это, наверное, страшно — каждый раз терять свои воспоминания?
— Да нет, нормально, я быстро привык. По-другому ведь в разведке никак.
— Но ведь каждый раз ты утрачивал частичку своей личности! Именно полученный опыт формирует каждого из нас, поэтому люди так непохожи друг на друга.
— Люди похожи! — не согласился Нурминен. — Знаешь, в чем? Они все — хитрые двуличные сволочи, одинаково любящие убивать. Просто некоторые из них более злобные, чем остальные…
Прямо посредине «Галереи ненависти» толпились наиболее сознательные граждане Пандеи. На высоком помосте, украшенном транспарантами, разоблачающими внешних врагов, был установлен огромный телеэкран. Там как раз транслировали историческую хронику повешенья партии хонтийских военнопленных. Увидеть нечто подобное по домашнему телевизору было невозможно, так что любителям ярких натуралистических съемок приходилось идти в «галерею».
— Смерть грязным ублюдкам! — надсадно ревела распаленная зрелищем улюлюкающая толпа. — Удавить хонтийских выродков!
Из развешанных на стенах репродукторов лилась лающая речь известных пандейских обличителей, клеймивших внутренних и внешних врагов родины. Время от времени изобличительный монолог прерывался записью личных признаний раскаявшихся преступников, которым суд уже давно вынес смертный приговор.