Леон обращался с ней с величайшей осторожностью: переплет был ветхим, а страницы едва держались в нем, поскольку соединявший их клей пожелтел и рассохся.
Он смотрел на выцветшие изображения воинов в доспехах, заснятых на пиктер или запечатленных на картинах и в памятниках, шагающих по полям сражений, будто мифические Воины Грома. Он помнил каждую линию, тень, оттенок и каждое слово из книги наизусть. На пожелтевших и истрепанных страницах присутствовала эмблема легиона, рисунки знамен и знаков различия, были собраны основные факты о природе Астартес и их военных доктринах. От книги веяло стариной и торжественностью.
Под кроватью Леона валялся целый ворох бумаг из мясной лавки с набросками, старательно сделанными от руки. Рисунки юноши были намного хуже книжных иллюстраций, но он вкладывал в них всю свою душу. Лучшие из его работ — какие есть! — были приколоты к стене маленькой узкой спальни, вместе с пожелтевшими вырезками из газет и страничками из брошюр, выпускаемых колониальными властями. Прочие книги и пикт-кассеты лежали на пластиковых полках над кроватью. Рядом с ними хранилась коллекция статуэток: частично — ярко раскрашенная штамповка из металла, частично — вырезанные Леоном из дерева. Комната юноши была чем-то вроде посвящения великим мечтам Императора и его воинов, их славе и славе человечества.
Самым главным предметом здесь являлся толстостенный латунный цилиндр, отполированный до блеска, — пустая гильза от болт-снаряда. Леон отложил книгу и взял в руки гильзу, держа ее большим и указательным пальцами и поворачивая так, чтобы на нее падал свет. Не впервые Леон задумался, как выглядела масс-реактивная боеголовка снаряда и какие разрушения он должен был произвести, разорвавшись. Кто погиб от него? — мысленно спрашивал себя юноша. Леон пытался представить себя в роли наблюдателя, который видит, как ракетный снаряд отнимает жизнь у врага Империума.
Дверь в комнату распахнулась, и Леон вздрогнул, вырванный из грез. Он настолько погрузился в свои мысли, что не услышал приближения отца; разумеется, тот в жизни не удостоил бы его стука в дверь, прежде чем войти.
Отец сразу заметил гильзу в руке сына, и его лицо помрачнело.
— Да ты занят, как я погляжу.
Леон покраснел, чувствуя себя глупо.
— А что такое? — Он вертел в руках гильзу, не зная, куда ее деть. Продавец заломил немалую цену, и Эймс отлупил Леона, когда узнал, сколько денег тот «выбросил на ветер». Но эта гильза выпала из экстрактора болтера космодесантника, и, обладая ею, Леон Киитер ощущал некую связь с воином, похожим на тех, кого он видел в книгах.
— Совершенно никчемная штука. Ты сам это знаешь, верно? — отец указал на латунный цилиндр. — Небось валялась в грязи под сапогами какого-нибудь дурня из Имперской Армии. Космодесантник и на световой год к ней не приближался. — Он обвел глазами комнату, как всегда неодобрительно.
Леон промолчал. Он не обращал внимания на слова Эймса. Для него эта гильза была самой настоящей, и только это имело значение.
— Не понимаю, откуда у тебя такой интерес к… — Он презрительно кивнул на неумелые рисунки на стенах и металлические фигурки. — Ко всему этому. — В голосе отца слышалась горечь. — Космодесантники, Император, все они… Тебе есть до них дело, а им до тебя нет! Терра и думать не думает ни о Виргер-Мос, ни о людях, что здесь живут. Я все жду, когда ты повзрослеешь и поймешь это.
Леон опять ничего не ответил. Он не хотел продолжать бесцельный спор в сотый раз.
Эймс постучал пальцем по картинке с Императорским Дворцом, вырезанной из буклета, края которой загибались внутрь. — Я знаю, ты надеешься сам его когда-нибудь увидеть. Но раньше или позже тебе придется понять, что это фантазии, сынок. Ты родился здесь, здесь и умрешь. Империум обойдется без тебя. Даже ничего не заметит…
— Чего ты хочешь? — спросил наконец Леон.
Его отец нахмурился и отвернулся.
— Займись чем-нибудь полезным. Вылей помои в мусоросжигатель.
Леон подождал, пока он уйдет, и убрал гильзу на место. Он вернул «Инсигнум Астартес» обратно на полку, где книга лежала плашмя, находясь в безопасности, и уныло побрел выполнять данное поручение.
Он прошел по небольшому участку пыльной травы позади дома — туда, где чрево мусоросжигателя выпирало из-под земли, и ногой откинул решетку. Мысленно Леон унесся далеко, представляя, что он на Терре и гуляет по залам Императорского Дворца. Но вдруг вонь достигла его ноздрей, и видение рассеялось. Нахмурившись, юноша опорожнил помойное ведро в приемную трубу и запустил агрегат.
По привычке взглянул на Небесный Крюк. В этот час солнце отбрасывало тень от космического элеватора прямо на их дом.
В тени Леон увидел эсквайра Мендакса, который сидел на траве, скрестив ноги и положив рядом флягу с водой да матерчатый мешок. Летописец работал с пикт-экраном, водя по нему стилом. Он заметил юношу и слабо улыбнулся, жестом приглашая подойти.
Леон поставил бадью на землю и вытер руки о бока.
— Прошу прощения, эсквайр, — извинился он, подходя, — если я немного испортил воздух. Это все помои. Я как раз избавлялся от них.
Мендакс кивнул.
— Я даже не заметил. Как дела, Леон?
— Все в порядке. — Он кивнул на портативный экран. — А что вы делаете?
— Взгляни сам. — Мендакс протянул ему устройство, и Леон осторожно взял его, стараясь не касаться многочисленных клавиш и кнопок на корпусе пикт-экрана.
На дисплее был набросок городка, сделанный с холма, на котором располагался их дом. Главное место на рисунке занимала громада Небесного Крюка.
Леон ощутил мгновенный укол зависти. В искусстве рисования Мендакс на порядок превосходил его: по сравнению даже с этой незаконченной картиной собственные экзерсисы выглядели мазней или детской забавой. Он кивнул.
— Здорово!
— Возможно, это станет основой для цифровой картины, — беззаботно бросил Мендакс. — Закончу, тогда посмотрим.
Леон не ответил, и выражение лица летописца изменилось; он нахмурил брови. Спокойный, прямой взгляд мужчины, казалось, проникал прямо в душу юноши, и тому захотелось отвести глаза.
— Твой отец… — Мендакс помедлил, подыскивая нужные слова. — Похоже, он не слишком сведущ в искусстве.
Леон хмуро кивнул.
— Угу.
— Но твоя мать в нем разбиралась.
— Как вы узнали?
Мендакс улыбнулся.
— Потому что ты тоже его понимаешь, Леон. И потому, что в вашем доме сохранились ее следы. — Он вдруг остановился, обеспокоенный. — Прости. Я говорю что-то не то?
Леон покачал головой.
— Нет-нет. Вы совершенно правы. — Он вздохнул. — Хотел бы я иметь талант, как у вас, но у меня его нет.
— Я уверен, что ты талантлив в чем-нибудь другом, — предположил летописец.