Гаврюха вышел к месту, где упал груз. Это был овраг, заросший осокой и камышом. Одному тюки не вытащить. Капитан достал ракетницу и пальнул, красная ракета взмыла в небо, за ней — вторая. И тут — страшный удар по голове. Гаврюха потерял сознание. Качмарэк отбросил дубину и вытащил из кобуры капитана пистолет, после чего начал его обыскивать. Он искал паспорта, но ничего не нашел, кроме конверта с печатью Дальстроя, карты местности и всякой мелочи. Казимиш вскрыл конверт.
Шабанов нагнал Варю возле опушки. Ее сильно потрепало — лицо было поцарапано, бушлат порван. Он снял с нее лямки парашюта и приподнял. Девушка застонала. Жива! Все остальное не имело значения.
Варя открыла глаза и улыбнулась.
— Глеб, ты мне снишься?
— Нет, пытаюсь играть твою роль и готов вытаскивать тебя с поля боя.
— Куда?
— Я видел ракету, здесь, недалеко. Ноги в порядке?
— Кажется. Помоги мне встать.
Она обхватила его за шею, и он поднял ее.
— Война давно уже кончилась, а мы так и не потанцевали. Шабанов нахмурился, и Варя расцепила руки.
Неподалеку образовалась еще одна парочка.
— Эй, Кеопатра. Ты так и бросишь меня здесь?
Лиза оглянулась. Огонек застрял между двумя деревьями. Угораздило же вклиниться.
— Везучий ты, парень.
— Кто бы сомневался. Ведь меня не поп нашел, не Важняк, а ты, значит, везет. Один раз ты уже нашла меня в тундре возле сошедшего с колеи грузовика и согрела под своим тулупчиком. Помнишь, Клеопатра? Это судьба!
— Моя судьба далеко отсюда, мальчик.
Лиза потратила немало времени, чтобы извлечь «живой клин» из лесного капкана.
— Куда пойдем, королева? За тобой — на край света.
— Мы только выбрались с края света, а ты уже соскучился?
— Край света, как минимум, с четырех сторон должен быть. Лучше всего идти на юг. На Черном море лежит самый прекрасный город на земле: Одесса.
— Я тебе верю. Но ракету пускали на севере, туда путь короче. Ванька Грюнталь был горд идти рядом с Лизой.
— Ты что озираешься, Огонек?
— Страшно. Без вертухаев ходить не привык.
— Больше ты их не увидишь.
— Так я же сбежать могу.
— Беги, за тобой никто не погонится. Какой из тебя помощник? Одной обузой меньше будет.
— Ты и вправду самолет искать хочешь?
— Хочу и найду. Вот видишь, у каждого своя судьба.
— Нет. Я тебя не брошу, Клеопатра. Поди, все уже разбежались кто куда, одной тебе туго будет. А я джентльмен.
— Кто-кто?
— Словечко такое есть в Англии. Достойный мужчина.
— За эти словечки свободой поплатился.
— Есть много понятий, непереводимых на русский язык. И наоборот. В Англии не знают, что такое «двадцать пять лет с поражением» или «рыло корытом». Как у нашего коменданта. А мы понятия не имеем, что такое джентльмен.
— Болтун.
— Это я от радости, ваше величество. Скоро проснусь, и все кончится. Я себе представил, будто мы с тобой в Одессе, гуляем по Лондонскому бульвару, где морячки клешами пыль с мостовых выметают. На мне клифт из твида, шкеры-клеш, лаковые колеса со скрипом, рыжие бочата на руке, а ты вся в мехах. Самая фартовая чудачка на всю Одессу. Мечта!
— Дитя ты неразумное. Тебе молодуха нужна, а ты о старухе мечтаешь.
— Глупости. Лучше тебя никого нет и быть не может. Огонек начал посвистывать. Далекий свист услышал Кистень, но ему было не до этого. Прямо перед ним лежал разложившийся труп, одетый в волчий полушубок, рядом валялись лыжи и винтовка. Судя по разорванной одежде, охотника порвал зверь. Бурые пятна подтверждали это. Кострулев поднял винтовку. Оружие в полном порядке, в магазине пять патронов. Похоже, он так и не успел выстрелить, на него напали сзади, а может, сверху. Петр поднял голову: тяжелые густые еловые лапы закрывали небо. Прыгнуть может только рысь, но она не разорвет человека в клочья. Значит, медведь. Но медведь не способен тихо подкрасться к человеку, тем более к охотнику. Гадать не имело смысла. Кострулев наклонился и снял с пояса погибшего патронташ, набитый боеприпасами. Он получил в свои руки главное — оружие для защиты. Ориентироваться можно по солнцу. Рано или поздно, но он выбе-
рется из тайги, она не бесконечная. Одна только мысль — добраться до Москвы и разыскать тех, кто поломал ему жизнь, убив его жену, — придавала сил и отваги. Винтовку ему судьба подбросила. Пусть они ищут свой самолет. У него своя дорога.
Эта дорога оборвалась через триста шагов. Он угодил в прикрытую ветвями яму, где уже сгнил молодой олененок. Рожки да ножки остались.
— Опять мешок! Пропадите вы все пропадом!
Кому кричал, непонятно. Кистень глянул наверх. Высоко. Здесь его никто не найдет и никто не вытащит. Петр Кострулев так просто не сдавался. В лагерях выжил, а уж на воле подыхать он себе не позволит. Нужно выбивать ступени в земле. Парень скинул бушлат и принялся за работу. С отчаянием и злобой рыл землю, превратившись в крота, рычал, стонал, хрипел, но лез. Каждый шаг давался с боем. Когда он выбрался наружу, уже стемнело. На небе зажглись звезды. Он лег на землю и тяжело вздохнул. Винтовка и бушлат остались в яме. Черт с ними. Видно, не судьба. Мерцающие огоньки в небе действовали успокаивающе. Он устал и хотел спать, но знал, что своих можно найти только ночью, когда они разожгут костры: иди на огонь, не ошибешься.
Кострулев заставил себя встать и, осторожно ступая, направился в сторону полярной звезды.
Кистень
Дверь открыл полысевший скрюченный мужичок на деревянной ноге. Все правильно, кто еще может обитать в подвалах старых лачуг на Абельмановке.
— Петюня? Это ты?
— Я, Кутила. Хорошо тебя хлестануло.
— Был Кутилой. Теперь пацаны из ремеслухи меня прозвали Костылем. Я не обижаюсь.
— Чему учишь ремесленников?
— Сторожем пристроился. Пока держат. Заходи.
В маленькой уютной каморке они устроились за круглым столом, где стояли грязные алюминиевые миски и кружки. Кострулев достал бутылку водки и пакет с нарезанной колбасой.
— Чифиришь?
— На водочку-то не хватает. — Кутила улыбнулся, показав три последних зуба.
Кран с холодной водой находился тут же, в комнате, Петр сполоснул кружки. Выпили по первой.
— Сколько тебе влепили, Шурик?
— Трешник. Из зоны прямиком на фронт, в штрафбат. Там ногу и потерял. Легко отделался. А ты где чалился?
— В Туруханском крае. Война мимо нас прошла, только инвалидов и трупов тоже хватило. Уцелели немногие, до амнистии дожили единицы.