— Меня зовут отец Павел, сын мой, — сообщил он. — Воистину, пророк ли ты?
— Ты сам это сказал, — с трудом ворочая губами, выдавил бывший журналист.
Служитель нахмурился, в глазах его мелькнуло нечто похожее на страх, но когда заговорил вновь, то красивый баритон его прозвучал спокойно и уверенно:
— Веруешь ли ты в Господа нашего Иисуса Христа?
— Анафема тому, кто не верует в Господа нашего Иисуса Христа, — ответил Кирилл, ничуть не погрешив против истины.
Все гностики почитали того, чей крестный путь описан в евангелиях, вот только по-иному, чем ортодоксальная церковь. В одном из сочинений против манихеев, «Истории Петра Сицилийского», приводились ответы еретика на вопросы христианского священника, и они очень подходили к ситуации.
— Почитаешь ли ты себя принадлежащим к православной вере? — спросил отец Павел.
— Анафема тому, кто отрекся от православной веры. — Кирилл поднапрягся и поднялся с коленей.
Болело, как казалось, везде, от макушки до пят, но это не имело значения.
Эти твари могут лупить его сколько угодно, забить до смерти, но им его не сломать.
— Хитер и увертлив, — сказал Дериев.
— Я вижу, — кивнул священник. — Наверняка ты понимаешь под верой что-то свое… Чему учил ты людей?
— Я беседовал со всеми в открытую. — Кирилл улыбнулся. — Иди, и спроси их. Почему спрашиваешь меня?
Отец Павел отшатнулся и перекрестился.
— Воистину, дьявол, отец твой, нашептывает тебе ответы! — воскликнул он.
— Ты в этом уверен? — спросил Кирилл.
— Давай расстреляем его, хватит болтать, — снова вмешался практичный Василич.
— Нет, просто убить этого типа нельзя, — покачал головой майор. — Пойдут слухи, что он бежал, число тех, кто в него верит, будет расти. Надо сделать так, чтобы он прилюдно отрекся, и все это увидели. Чтобы покаялся и просил прощения. А потом решим, что с ним сделать — убить, или спрятать в застенок года на три, чтобы его забыли. Вот так-то.
Кирилл находился в полной их власти, они могли сделать с ним что угодно, но что странно, он не чувствовал себя беспомощным, да и не боялся особенно — страх достиг той величины, когда его перестаешь замечать, свыкаешься, как с хронической болезнью, и только иногда морщишься, вспомнив про нее.
— У вас не было бы надо мной власти, если бы она не была вам дана свыше, — сказал Кирилл, и прозвучало это торжественно, почти грозно.
— Опасен, безумно опасен, — прошептал священник.
— Уведите его обратно, — приказал майор. — И поучите как следует.
На лице его обозначилась очень неприятная ухмылка.
Утро наступало медленно и неохотно, солнце еле-еле выбиралось на небо, словно ему было тяжело двигаться.
— Итак, они увели его? — сказал Федор, вытирая грязное и потное лицо.
— Да, — кивнул Серега, и лицо его, обычно выражавшее спокойное добродушие, стало на мгновение очень злым.
— Ублюдки, — прошептала Дина. Всхлипнула, а затем и вовсе отвернулась, чтобы скрыть слезы.
— Пожалеют еще! — пообещал Стас, сжимая кулаки.
Только они четверо сумели вырваться из окруженного людьми Дериева дома, и то, что они не разбежались в разные стороны, не попрятались по руинам, а довольно быстро нашли друг друга, можно было счесть настоящим чудом.
Хотя чудеса для того, кто верует истинно, и слушает Сына зари — обыденное дело.
— Оставили одного упыря, это, как бы на хозяйстве. — Серега почесал в затылке. — Скрутил я его и расспросил, да только толку мало — куда посланника засадят, и что с ним сотворят, он не знает.
Дина перестала всхлипывать.
— Итак, что будем делать? — Федор выглядел спокойным, и лишь нервное поглаживание лежавшего на коленях винчестера выдавало, что он переживает.
— Для начала помолимся, всссыыы! — воскликнул Стас.
У него была неприятная манера в конце фразы с хлюпаньем втягивать в себя воздух. Серегу это слегка раздражало, и за дни, проведенные в общине, он понял, что не только его.
Они встали на колени. Бывший десантник первым произнес:
— Во имя Отца, Единственного и Несотворенного…
Забормотали на четыре голоса, а потом еще каждый сделал Омовение Светом.
— Так куда легче, — сказала Дина, промокая глаза платком. — Ты чего-нибудь поесть не догадался захватить?
— А как же. — Серега подгреб поближе рюкзак и потянул за завязки.
Во время визита в разгромленный бойцами Дериева дом он не только побеседовал с часовым, но забрал свои вещи и кое-что полезное. Жаль, что оружие майорские вояки уволокли — ничего не оставили, даже упакованные в пачки патроны к охотничьему ружью.
Завтракали в молчании, передавая по кругу банку с тушенкой и единственную ложку.
— Уф, так получше, да, — сказал Федор, вытирая жирные губы. — Дело ясное, что надо его освобождать. Только вчетвером мы с этим никак не справимся, только погибнем зря.
— Один уверовавший всем сердцем стоит тысячи пребывающих в невежестве! — пылко заявил Стас.
— Не притворяйся идиотом! — напустилась на него Дина. — Ты понимаешь, о чем речь!
Лысый раздраженно засопел, даже рот приоткрыл, но сообразил, что никто его не поддержит, и предпочел смолчать.
— Первое дело при любой операции — разведка, — сказал Серега. — Надо узнать точно, где он, и что с ним.
— Ты пойдешь? — спросил Федор.
— А кто же еще, рога и копыта? Отправлюсь ближе к вечеру. — Бывший десантник помялся. Вытащил из рюкзака пакет, некогда яркий, но поблекший. — Только мне это с собой брать опасно.
Дина ахнула — внутри пакета были записи, листки с речами посланника!
— Да, лучше это забрать, — кивнул Федор.
— Можно я сохраню? — попросила девушка.
— Нет, нельзя такое дело доверить женщине, — вмешался Стас, — ибо ты есть неверный и нечистый сосуд греха…
— А ты просто дурак, уяснил? — Дина свирепо глянула на лысого.
— Кто еще тут какой сосуд, это неизвестно, — вмешался Федор. — Пусть девчонка забирает, я не против.
— Держи. — Серега протянул ей пакет.
— А нам нужно помощь искать, — продолжил Федор, не обращая внимания на надувшегося от обиды, красного Стаса. — Мы знаем, что какие-то люди за Родионова, у реки живут. У Сенной нас разок обстреляли, и мы больше туда не совались, да еще посланник говорил о том, что с кем-то в Верхних Печерах сталкивался. Всюду не успеть, придется разделиться, причем девчонку отпускать одну опасно.