— Мы тратим время, — отец Павел поморщился.
— У меня его очень много. — Кирилл повел рукой. — Куда мне спешить?
— Торопись спасти свою душу, — похоже было, что священник говорит искренне. — Ибо враг рода человеческого, аки лев рыкающий, бродит в ночи и нашептывает соблазны, и тебя, сын мой, он почти уловил в свои сети, поймал на гордыне и лжи, и еще немного…
— Я сильно удивляюсь, почему вы пришли в одиночку, — вновь перебил Кирилл. — Где отцы-инквизиторы?
Отец Павел вновь поморщился.
— Не стоит юродствовать, — произнес он тихо. — Парни майора придут к вам завтра, и «уроки» будут продолжены, я же хотел всего лишь облегчить вашу участь, сделать так, чтобы прекратилось это богопротивное мучительство.
— Так поговорите об этом с Дериевым. — Кирилл отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен.
Священник вздохнул, и зашагал прочь.
Ему на смену вскоре явились знакомые уже «учителя» и вместе с ними сутулый человек, как выяснилось чуть позже — врач. Он смерил узнику давление, пощупал пульс, скривился так, словно ему в рот положили намазанный горчицей лимон, отвел старшего из палачей в сторону.
Разговор велся на повышенных тонах, но Кирилл не смог разобрать ни единого слова.
— Приступаем, — велел экзекутор, вернувшись к «камере».
Но этот раз они пустили в ход полиэтиленовый пакет — его натягивали на голову и зажимали вокруг шеи, так что дышать не было никакой возможности, в ушах начинало грохотать, а в глазах темнело…
Кирилл напрягал всю волю, не давая телу вступить в бесполезную борьбу, удерживал себя от попытки ударить, как-то освободиться, хотя бы задергаться, чтобы только прекратилась эта мука. Понимал, что лишь насмешит палачей, даст повод для новых издевательств и поколеблет их мнение о своей стойкости.
Дважды прощался с жизнью, считал, что всё, не вернется, и думал о Машеньке…
Но затем обнаруживал себя на полу, судорожно хрипящего, с болью в груди и сухостью в горле.
— Пожалуй, этого хватит, больше он не выдержит, — сказал старший из палачей. — Другое попробуем.
Затем Кирилл узнал, сколько всего неприятного можно сделать с человеком с помощью столь банальных предметов как шариковая ручка, шар для бильярда и расческа.
Но что бы с ним ни творили, экзекуторы избегали трогать лицо и не уродовали горло узника.
Дериеву нужно было, чтобы раскаявшийся Сын зари мог сам, громко и ясно, под сотнями взглядов, объявить о своих заблуждениях. И при этом не выглядел жертвой издевательств. Кроме того, майор понимал, что не стоит доводить Кирилла до крайнего состояния, когда тому будет просто нечего терять.
Сколько это продолжалось, Кирилл не мог сказать, но наверняка не один час.
— Уф, запарился я, а он все молчит, — пожаловался второй из палачей, низкорослый и смуглый, вытирая пот со лба. — Неужели и вправду ему всякие дьяволы помогают, как тот жирный попяра балакал?
— Щаз, — сказал первый. — Их же изгоняли, дымом и воплями. Или новых набежало?
Этот разговор мог бы даже развеселить Кирилла, если бы в этот момент ему не было так больно.
Экзекуторы собрали вещички и ушли, но легче не стало — пришла лихорадка. Кирилла затрясло так, что заклацали друг о друга зубы, по телу побежали волны то ли жара, то ли холода, и мир потерял четкость, превратился в дымное марево.
Вроде бы еще кто-то приходил, стоял возле решетки, но кто это был и являлся ли вообще, Кирилл не мог сказать. Он обливался потом и качался на дурманных волнах, отчаянно пытаясь сообразить, где находится, и отчего ему так плохо. Почему не едет «Скорая».
Мерещилась разная дрянь — та же падающая луна, огромный паук с головой Дины, тысячи змей, заполняющих «камеру». И желтое свечение, где он спал минимум неделю, тут было ни при чем.
Потом стало легче, и Кирилл обнаружил, что жив и вроде бы даже подвижен, только очень слаб.
— Штиль, сходим с ума! Жара пахнет черной смолой! — доносилось из-за угла. — Жизнь одному лишь нужна! Но мы, мы вернемся домой!
Бородатый сосед вновь развлекал себя пением. Но на этот раз, к счастью, не поганой блатотой, а русским роком. И голос его казался не мерзким и гнусавым, а вполне нормальным, даже приятным.
Кирилл сел, вытер лицо, ощутил запах пота, исходивший от его собственной одежды, и ему стало противно. Сколько же дней он не мылся, и даже не раздевался… Если посчитать, то выходит двое с небольшим суток, хотя по внутренним ощущениям прошло несколько месяцев.
К его большому удивлению, руки и ноги двигались нормально, суставы и пальцы сгибались, а уши слышали, хотя любое движение отдавалось болью в многочисленных ушибах и ссадинах. Соображал он вроде бы тоже ясно, хотя на самой грани осознания крылось настоящее море «воспоминаний». Тронь — и потонешь в буре, что стирает границы между настоящим и будущим.
— Твою мать, — сказал Кирилл, поднимая оставленный у решетки стаканчик с водой. Там их было два, один — с «обедом», другой — с «ужином», и это означало, что уже вечер. — Когда же это кончится?
Будь он настоящим пророком, его не испугали бы никакие пытки, ведь искренняя вера дает чудовищную духовную силу. Но он не был ни «посланником», ни «Сыном зари», всего лишь жертвой того загадочного золотого света, непонятно откуда взявшегося и чем являвшегося.
Угоди туда другой человек, с ним, вероятно, произошло бы то же самое…
«Нет, не совсем, — подумал Кирилл. — Мне повезло, что тексты гностиков и Библии отложились в голове со времен дипломной работы, и что я сообразил, как их использовать…» Обычный человек, в меру невежественный и ограниченно-практичный, не сумел бы симулировать божественное откровение.
Но попади в желтое свечение фанатичный мусульманин, над Нижним сейчас вилось бы зеленое знамя и стоял крик «Аллах акбар!»…
Окажись там безумный католик — маловероятно, но возможно, — они жгли бы на кострах ведьм и готовились бы к крестовому походу…
Или нет, или им бы не поверили?
Ведь представители традиционных конфессий много столетий твердили о наступлении Страшного Суда, когда Господь или Аллах воздаст каждому по заслугам, но ничего не говорили о том, что человечество погрузится в сон на несколько десятилетий. Как объяснить произошедшее с миром с точки зрения православного или буддиста?
Резкий звук, донесшийся откуда-то от входа в темницу, заставил Кирилла вздрогнуть — неужели опять к нему? Долетел недовольный голос Вартана, затем послышались шаги, и из-за поворота явился один из бойцов майорского войска, державший факел.
За ним показался молодой парень со связанными за спиной руками.
— Здорово, брателло, — бросил он, заметив бывшего журналиста. — И тебя эти волки позорные замели? Ничего, не проканает у них, зону нынче отменили, весь мир по понятиям стал жить…