Разум Лоусона почти мгновенно достиг центра империи нилеанцев. Если бы понадобилось, он с такой же легкостью мог бы преодолеть межгалактическую бездну и оказаться в пределах своей родной галактики. Лоусону достаточно было мысленно представить конечную точку, и его разум увидел кабину корабля, как две капли воды похожего на его собственный. Правда, на борту отсутствовали гигантские шмели, зато сейчас Лоусон видел мир человеческими глазами.
Экипаж этого корабля состоял из человека по имени Эдвард Ридер и четверых бесформенных существ вроде тех, что красовались на дорогом сердцу Лоусона снимке. Они были родом с Реи — одной из лун Сатурна. Впрочем, реанцы — не более чем историческое название, достояние прошлого. Они были солярианцами и иначе себя не мыслили.
Наверное, шмели с Каллисто больше понравились бы ни-леанцам. В отличие от подданных Маркхамвита нилеанцы радовались бы каждому укусу, ибо он вызывал бы у них приятное опьянение. Они не брезговали никакой кислотой, за исключением плавиковой, но даже она считалась у некоторых отчаянных храбрецов пригодным жидким заменителем «спотыкающихся ягод».
Зрение нилеанцев частично захватывало и ультрафиолетовую часть спектра. Чтобы увидеть «призраков», прилетевших вместе с Ридером, требовалось как раз противоположное, инфракрасное зрение. Поскольку нилеанцы таким зрением не обладали, они были не на шутку встревожены появлением странного двурукого существа в окружении непонятных и жутковатых фигур.
Надо сказать, что и человеческое зрение воспринимало уроженцев Реи в виде туманных пятен. Но солярианцам было легче: умственное восприятие дополняло то, чего не видели глаза, а разум «призраков» с Реи давно стал частью общесолярианского разума. Просто у людей и шмелей были не совсем видимые братья, вот и все.
Лоусон мысленно слушал слова Ридера:
— Я только что вернулся с заседания Военного совета. Это моя третья встреча с ними. Главным у них некий волосатый забияка по имени Гластром. Ему не дает покоя навязчивая мысль, будто твой Маркхамвит строит ему козни и пытается заманить в ловушку.
— Здесь такая же комедия. Маркхамвит засадил меня в камеру и теперь решает, как быть дальше. Ждет знака судьбы или чего-то подобного.
— Меня бы здесь тоже с удовольствием упрятали подальше, — сообщил разум Ридера, даже не спросив, как Лоусон переносит тяготы заключения. — Думаю, их удерживает только одно: они не знают, что делать с остальными. — Взгляд Ридера переместился на призрачную четверку. — Ребята немного показали нилеанцам, какие чудеса умеют вытворять рассерженные духи. Они отключили свет во всем городе. Охранники едва не свихнулись и принялись палить по своей малой луне. Было очень смешно, но нилеанцы почему-то не смеялись.
— Мои спутники здесь тоже не вызывают бурю восторга. — Лоусон помолчал. — Хуже всего, что обе стороны постоянно подозревают друг друга в обмане, считая солярианцев уловкой врага. Им не до наших требований. Самое скверное — все это может продолжаться до бесконечности. Маркхамвит в полнейшем замешательстве. Его единственная тактика — тянуть время.
— Гластром и Военный совет делают то же самое.
— Ограничьте их время, — коротко, но настойчиво потребовали мысли четверых «призраков».
— Ограничьте их время, — эхом отозвались мысли нескольких шмелей.
— Дайте им всего лишь одну единицу времени, — подтвердили мысли немногочисленных солярианцев, разбросанных по здешней галактике.
— Дайте им всего лишь одну единицу времени, — согласился мощный коллективный разум солярианцев по ту сторону межгалактической бездны.
— Думаю, лучше предупредить их немедленно.
Лоусон увидел глазами Ридера, как тот встал и направился к открытому люку. Ридер не опасался, что, выдвигая ультиматум, он рискует своей жизнью. Он не имел возраста, поскольку был частью громадной общности. Будучи ее частицей, он мог не опасаться смерти — ведь он принадлежал к бессмертному целому. Как и Лоусон, Ридер воспринимал себя так: я плюс все остальные люди и плюс все остальные существа и сущности. Индивидуальное «я» может бесследно сгинуть, но Солярианское Содружество вечно и неуничтожимо.
Пора от слов переходить к делу. Лоусон оборвал мысленный поток и вернулся в камеру. Он встал, зевнул, потянулся и подошел к решетке.
— Мне нужно немедленно поговорить с Маркхамвитом.
Надзиратель опустил свиток на пол и обреченно вздохнул. Только размечтался о покое, как на тебе!
— Когда будет нужно, Великий Правитель сам пошлет за тобой, — сказал надзиратель. — А пока можешь отдыхать. Ложись и спи.
— Я не сплю.
— Спать нужно всем, — поучающим тоном произнес надзиратель, — Бессонница ни к чему хорошему не приводит.
— Говори за себя, — посоветовал ему Лоусон. — Я никогда в жизни не спал и, как видишь, жив и здоров.
— Даже Великий Правитель спит, — торжественно объявил надзиратель.
Но и эта, казалось бы, неопровержимая истина не убедила Лоусона.
— Ты видел это собственными глазами? — спросил он.
Надзиратель недоуменно глядел на него, будто искал в словах
Лоусона замаскированное оскорбление в адрес вождя.
— Мне приказано следить за тобой, пока Великий Правитель не пожелает снова тебя увидеть, — не найдя ничего лучшего, сказал надзиратель.
— Прекрасно. Тогда сходи к нему и узнай, не желает ли он меня видеть.
— Я не смею.
— В таком случае позови сюда кого-нибудь, кто посмелее тебя.
— Я позову начальника охраны, — быстро сообразил надзиратель.
Он скрылся в коридоре и вскоре вернулся с начальником охраны — более рослым, толстым и угрюмым типом. Он сердито посмотрел на узника и пробасил:
— Из-за какой еще ерунды ты меня беспокоишь?
Лоусон мастерски изобразил нарастающее изумление.
— Вы что, в самом деле осмеливаетесь называть личные дела Великого Правителя ерундой?
Куда только девалась напыщенность начальника охраны! Он стал похож на проколотый воздушный шар, из которого с шипением выходил воздух. Он съежился и заметно побледнел. Надзиратель поспешил ретироваться, боясь, как бы и его не заподозрили в чем-нибудь недозволенном.
— Я не имел в виду личные дела вождя.
— Я искренне надеюсь, что нет, — заявил Лоусон, мастерски изображая почтение к Великому Правителю.
Кое-как уняв волнение, начальник охраны спросил:
— О чем ты хотел говорить с Великим Правителем?
— Я готов вам сообщить, но только после того, как вы предъявите документ.
— Документ? — переспросил вконец сбитый с толку офицер. — Какой документ?
— Документ, подтверждающий ваше право быть цензором всех разговоров, которые ведет Великий Правитель.