— У людей ложный IQ, — сказал веселист Слокс, глядя на археолога своими сумасшедшими зелеными глазами в упор. — Всем людям без исключения вживляют в головы микрочипы. Так что люди — это киборги, их мозг полуэлектронный-полуорганический. Природно эгейцы гораздо умнее людей.
— Откуда эта замшелая информация, — засмеялся профессор Рассольников. — С тех пор как люди научились задействовать резервные отделы мозга, электронные добавки нам ни к чему. Слишком много отрицательных побочных эффектов. Хотя многие применяют для быстроты прямое подключение компьютера к мозгу или к исполнительным модулям. Но это лишь совершенствование систем связи, а не самого мыслительного процесса.
— Так вы признаете, что пользовались вживленными чипами? Да? Да? — взгляд Слокса продолжал сверлить лоб археолога.
— Мой далекий предок, возможно, был каннибалом. Это не значит, что я питаюсь человеческим мясом.
— Ваш IQ обман, дешевая пропаганда, чтобы подчинить себе уникальные планеты вроде нашей. С истинно человеческой надменностью вы не обращаете внимания на другие цивилизации.
— Не обижайте нашего гостя! — засмеялся Император. — Всем известно, что твой IQ, Слокс, очень высок. Кстати, смотритель, вы показали нашему гостю рельефы и картины, повествующие о военных подвигах Эгейского народа?
У смотрителя вновь побелел нос — будто бедняга мгновенно его отморозил.
— Голограммы наших рельефов были отправлены профессору незамедлительно. К тому же профессор Рассольников сам нашел один рельеф. — Теперь нос у смотрителя начал дергаться.
Археолог прекрасно понимал, что рискует. Но удержаться не смог. Желание поглядеть, как будет вести себя Слокс, оказалось сильнее.
— Рельеф оказался подделкой, — сказал он небрежно. — Причем — самой примитивной.
Лицо Слокса исказилось, верхняя губа по-звериному вздернулась, обнажая крупные зубы. Такой оскал Платон уже видел однажды — когда Крто налетел на него и едва не убил. Ярость, подлинная ярость.
Профессор ожидал, что Слокс начнет возражать. Но веселист не издал ни звука.
— Не волнуйтесь! В наших музеях рельефы подлинные! — весело воскликнул Император.
Атлантида не стал возражать: быть дерзким сверх меры не входило в его планы.
Вновь рядом очутился Бреген.
— Вам предложили место адмирала вместо Мгмо? — спросил глава филиала.
— Не-ет!
— А я, признаться, ожидал… Мгмо нынче не в милости.
— Я заметил. Из-за чего он погорел?
— Из-за сущей ерунды: обещал добиться разрешения установить защитные системы невидимости на военно-морские корабли, но ему отказали. Эгеида — нейтральная планета, подобные штучки не для нее. А они жаждут… Ох, как жа-аждут… — в голосе Брегена прорвались восторженные интонации. — Вы обратили внимание: они все здесь разгуливают с бластерами. Но почти у всех батареи давным-давно сами разрядились. Бойтесь лишь веселистов, оружие остальных — игрушки.
— Подождите… — Платон нахмурился: мусор Брегеновской болтовни едва не похоронил внезапную догадку. — Я считал, что все современные военные корабли имеют систему невидимости.
— Эгейские — нет. Не удостоены.
«Что же тогда валяется на дне возле острова Дальнего»? — очень хотелось спросить Атлантиде, но он вовремя удержался.
Утро в Столице ни с чем не сравнимо. Ибо это утро в Столице. Здесь все значимо, и каждый — значителен. Каждое здание, каждый бассейн, каждое кресло под каждой толстой задницей (у эгейцев не бывает худых задниц, разве что у тех, что при смерти). Здесь нет архитектурного стиля — есть демонстрация силы и возможностей. Одна галактическая архитектурная мода соперничает с другой. Платон без интереса оглядывал здания. Любитель древности здесь ничего не почерпнет — ибо все новодел. Одни фундаменты старинные. Но они скрыты слоями покрытий, напылений, транспортных конструкций…
А вот арками акведуков полюбоваться стоило. Эгейцы подавали воду не по подземным коммуникациям, а по открытым желобам. Двух— и трехъярусные акведуки возвышались красноватыми или зелеными аркадами над эклектичными бочкообразными зданиями. Акведуки были визитной карточкой Эгеиды, и Столица пыталась выдать их за нечто главное, хотя главным на планете был Океан, от которого Столица отгородилась, который заменила бассейнами с подсвеченными гротами и стайками безобидных рыбок.
Профессор остановился перед скульптурой в центре площади. Бронзовая обтекаемая фигура — несомненно, современный эгеец, лежала на спине. А в спину были воткнуты три пики, их острия высовывались из живота. Бронзовая струя крови вытекала из широко открытого рта эгейца. Над бронзовой статуей в капсуле-антиграве парил сотканный из серебряной проволоки огромный сверкающий восьмилистник. Возле статуи в кресле парила эгейка в маске, похожей на Мону Лизу, указывала на текущую изо рта убитого бронзовую кровь и что-то лопотала. Вокруг нее в креслицах по двое, снабженных мини-экранчиками учебных компов, парили маленькие эгейцы. Все детки носили кукольные розовые маски, но многие их сняли и корчили друг другу гримасы. Школьники-эгейцы обходились. без перчаток: в этом возрасте их будущие щупальца похожи на очень длинные пальцы, а плечи и предплечья еще не потонули в складках жира. Для защиты от палящих лучей светила детки напудрились — кто розовым, кто белым порошком, и теперь вокруг ребятни образовались розовые и белые облачка. Атлантида включил транслейтор.
— Это искусственная смерть, акт сильнейшего физического и эмоционального воздействия… — щебетала эгейская Мона Лиза. — Искусственная смерть используется в некоторых случаях для коррекции внешних условий…
Профессор Рассольников спешно выключил транслейтор и почти бегом пересек площадь. Но ошибся, и свернул не на ту улицу. Во всяком случае, в нужном месте музея не обнаружил. Остановился у дешевого ресторанчика, в витрине сидел тритон и манил гостя пальцем. Меж пальцев всеми цветами радуги переливались раскрашенные перепонки. У ног тритона стояла корзина, и в ней — клубок черных живых морских червей. Тритон хватал их по одному и бросал в пышущую паром пасть гриля. Миг — и зажаренный червь вываливался с другой стороны, уже готовый, весь обсыпанный коричневым морским перцем и солью. Наверное, тритон находил эту сцену аппетитной. Платон — нет.
И тут археолог увидел Крто. Эгеец человека не заметил. Он летел по своим делам на кресле. Весь какой-то зажатый, стянутый невидимой сетью, подавленный великолепием и наглой роскошью Столицы. При этом он даже не поднимал глаз, будто боялся встретиться взглядом со счастливыми соостровниками Императора. Типичный провинциал.
Атлантида, почти не скрываясь, последовал за ним. Видимо, Крто не опасался слежки, потому как ни разу не оглянулся. Он влетел в двери массивного пятиэтажного здания. Справа от дверей сверкала огромная бронзовая пластина. Сверху шла надпись на эгейском. Внизу — на космолингве.
«Институт биокоррекции» — гласила бронзовая вывеска.
И тут до Платона дошло! Бледность Иммы и сведенные в гневе брови Крто. Ну, как он раньше не догадался! Эти эгейцы носят не маски, а сращенные с телом личины. Они могу бледнеть, могут улыбаться или хмурить брови. Эти два провинциала решили сравняться в исполнении своих прихотей со столичными богачами. Вот почему Крто так нагло стяжает, вот почему держит единственную женщину. Все средства поглощает биокоррекция. А когда он сравняется со столичными по всем параметрам, то покинет Северный архипелаг и переберется сюда, быстренько освоится, стряхнет с себя тягостную сеть смущения и превратится в наглого столичного чиновника. Все задатки у Крто для этого есть.