— Откуда нам было знать? Никто здесь раньше не пролетал.
— Теперь знаете, — зловеще пробормотал Экстер.
— Знает только он, — поправил Паламин. — И чем дольше не узнают, тем лучше для нас. Когда чуждая форма жизни сует свое рыло в нашу систему, нам нужно время, чтобы собраться с силами.
Все одобрительно закивали.
— Так вот каков ваш образ мышления, — задумчиво протянул Тейлор.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы полагаете само собой разумеющимся, что встреча должна вести к столкновению, а затем и к войне.
— Мы были бы первостатейными дураками, если бы думали по-другому и позволили захватить себя врасплох, — подчеркнул Паламин.
Тейлор вздохнул:
— Ныне мы укрепились на сотне планет без единой битвы. Потому что мы не лезем туда, где нас не хотят видеть.
— Представляю себе, — саркастически откликнулся Паламин. — Вам говорят убирайтесь, и вы любезно сматываетесь. Это противоречит инстинкту.
— Вашему инстинкту, — возразил Тейлор. — Мы не видим смысла тратить время и деньги на межзвездную войну, когда можно потратить и то, и другое на исследование и развитие.
— Так, значит, в вашем флоте нет боевых кораблей?
— Конечно же есть.
— И много?
— Хватит, чтобы справиться с вами.
— Пацифисты, вооруженные до зубов, — объявил Паламин остальным. Те понимающе улыбнулись.
— Лжецы всегда непоследовательны, — произнес Экстер с апломбом. Он уставился каменным взглядом на пленника.
— Если вы так заботливо избегаете неприятностей, то зачем вам нужны боевые корабли?
— Потому что у нас нет гарантий, что вся Вселенная разделяет нашу политику: живи сам и давай жить другим.
— Объясни подробнее.
— Мы никому не досаждаем. Но когда-нибудь кому-нибудь может прийти в голову досадить нам.
— Тогда вы начинаете войну?
— Нет. Начнет войну другие. Мы ее выиграем.
— Чистейшая уловка, — сказал Экстер Паламину и остальным. — Эта технология непонятна разве что идиоту. Они заселили сотню планет. На большинстве планет никакого сопротивления не было, потому что некому было сопротивляться. На других — туземцы, слабые и отсталые, они знают, что их борьба обречена на поражение, потому и не борются. Но на любой планете, достаточно сильной и решившей сопротивляться, — такой, например, как Гомбар — земляне быстренько примут сопротивление за недозволенное вмешательство в свои дела. Они начнут утверждать, что им угрожают. И это будет их моральным оправданием войны.
Паламин взглянул на Тейлора.
— Что скажешь на это?
Выразительно пожав плечами, Тейлор сказал:
— Политический цинизм такого сорта давно устарел там, откуда я прилетел. Ничем не могу помочь, раз уж вы отстали от нас в умственном развитии на десять тысяч лет.
— Мы собираемся сидеть здесь и позволять пленнику в цепях оскорблять нас? — гневно обратился Экстер к Паламину. — Предлагаю казнить его и всем разойтись по домам. Я например по горло сыт пустой болтовней.
— Я тоже, — согласился один из гомбариан; он выглядел закоренелым подхалимом.
— Терпение, — посоветовал Паламин, а потом обратился к Тейлору: — Ты утверждаешь, что тебе было приказано исследовать двойную систему Хплора и Риди?
— Если ты имеешь в виду ближайшую двойную звезду, то да. Таково было мое предписанное направление.
— Предположим, вместо этого тебе бы сказали изучить нашу Гомбарианскую систему. Как бы ты поступил?
— Я подчиняюсь приказам.
— Ты прилетел бы тайно и стал бы потихоньку везде высматривать и вынюхивать?
— Не обязательно. Если бы с первого взгляда вы мне показались дружелюбно настроенными, я бы появился перед вами открыто.
— Он увиливает от ответа, — настаивал Экстер, все так же полный гнева.
— Что бы ты делал, если бы был не уверен в нашей реакции? — продолжал Паламин.
— То же, что делал бы любой на моем месте, — резко ответил Тейлор. — Околачивался бы поблизости, пока не убедился в ваших намерениях.
— Тем временем старался бы избежать плена?
— Конечно.
— И если тебе не понравилось наше поведение, ты доложил бы о нас, как о неприятеле?
— Да.
— Вот и все, что мы хотели узнать, — подытожил Паламин. — Твои признания равносильны признанию в шпионской деятельности. И не имеет значения, приказывали ли тебе сунуть свой излишне любопытный нос в нашу или какую другую систему — все равно ты — шпион, — он повернулся к остальным. — Все согласны?
Члены судилища хором ответили:
— Да.
— Такие, как ты, достойны лишь одной судьбы, — заключил Паламин. — Ты вернешься в свою камеру и будешь находиться там до времени официальной казни. Уведите его.
Охранники выбили из-под Тейлора кресло и пинками заставили подняться. Они тащили пленника быстрее, чем тот мог идти. Скованный землянин спотыкался и чуть не падал. Но он нашел время бросить от дверей один быстрый взгляд назад, и взгляд его бледных глаз казался ледяным.
Когда тот тюремщик, что постарше, принес ужин, Тейлор спросил:
— А как у вас здесь казнят?
— А как это делают там, откуда ты прилетел?
— Никак.
— Никак? — Тюремщик удивленно моргнул. Поставив поднос на пол, он сел на скамью возле Тейлора, оставив решетку из толстых железных прутьев широко открытой. Рукоятка его пистолета маячила в соблазнительной близости от руки пленника.
— Тогда как же вы справляетесь с опасными преступниками?
— Мы лечим их всеми доступными эффективными средствами, включая операции на мозге. Неизлечимых же мы отвозим на одиночную планету, оставленную исключительно для них. Пусть варятся там в собственном соку.
— Какой расточительный способ, — высказал свое отношение охранник. Будто случайно, он вытащил свое оружие, направил на стену и нажал кнопку. Ничего не произошло.
— Не заряжен, — сказал он.
Тейлор не откликнулся.
— И не пытайся выхватить его у меня, а тем более удрать. Тут бронированные двери и полным-полно охраны.
— Мне нужно избавиться от наручников, прежде, чем затевать что-то, — осторожно проговорил Тейлор. — А как насчет подкупа?
— Это чем же? У тебя нет ничего, кроме одежды, да и ту сожгут, когда ты умрешь.
— Что ж, забудем об этом. — Тейлор громко звенел кандалами. Он выглядел раздраженным. — Ты еще не сказал мне, как я умру.
— Тебя публично задушат, — сообщил тюремщик. Он облизал губы без видимой причины. — Все казни производят в присутствии населения. Мало знать, что справедливость восторжествовала, нужно еще и видеть, как она торжествует. Так что смотрит каждый. К тому же это зрелище дисциплинирует. — Он снова облизнул губы. — Замечательный спектакль.