– Сэр, это слишком трудный язык, с практически недоступной нам фонетикой. Боюсь, что не могу считать себя специалистом в данной области. Я изучал навигацию, пилотирование, системный анализ, медицину, работу с персоналом и…
– Хватит, хватит, лейтенант-коммандер! Ну что ж, ваша попытка втереть мне очки, как говорили в прошлом веке, была вполне достойной. Я ознакомился с вашим досье, с его официальной версией. Вот его копия. – Опять шелестят бумаги. – А здесь, – кивок в сторону экрана, – здесь другой документ, который получен от Секретной службы ОКС, и в нем вся ваша тайная генеалогия. Именно ей и куратору Зибелю вы обязаны столь быстрым продвижением по службе. – Пауза. – На вас возлагают большие надежды, Коркоран. Когда мы отправимся к звездным системам, где основали колонии фаата…
Пауза. Затем:
– Ответный удар, капитан? Вы говорите об этом?
– Да.
– И что я должен буду делать?
– Все, что потребует ситуация, Коркоран. Вы и Зибель – наши эксперты, знатоки языка, мировоззрения, обычаев фаата. Вы будете нашими переводчиками, консультантами, посредниками, а если придется – разведчиками во вражеском стане. Вероятно, вам дадут корабль, небольшое судно с контурным приводом, фрегат или корвет. Когда мы приблизимся к Новым Мирам фаата, вы проведете первую рекогносцировку. В определенном смысле вы должны вести и направлять те силы, которые мы туда пошлем.
– Кроме меня и Зибеля есть еще один эксперт, сэр. Моя мать знает немногое, но коммодор Литвин… Он не владеет языком, но был на Корабле, сражался с фаата, даже контактировал с квазиразумом и с тем странным созданием-метаморфом, с Гюнтером Фоссом. Он…
– Он будет нашим командиром, Коркоран. Если доживет и сохранит силы для этой экспедиции.
– Если доживет?
– Вы же не думаете, что мы отправимся завтра, на одной «Европе»? Заложены еще пять кораблей, и на строительство, если считать с обкаткой, уйдет семь-восемь лет. А коммодор Литвин уже немолод, и его здоровье… Впрочем, это вы знаете лучше меня.
– Я надеюсь, что он все-таки будет с нами. С ним спокойнее, капитан.
– Тут я с вами согласен. С ним спокойнее.
Сильмарри, система Гондваны
Час перед началом капитанской вахты Коркоран посвящал обходу корабля. Обойти «Европу», на которой он прослужил семь предыдущих лет, обойти вот так, на собственных ногах, было невозможно: каждая из двенадцати палуб огромного крейсера тянулась как минимум на километр и все они были забиты людьми, припасами, оружием и боевыми машинами. Если не считать полугодовых ревизий, «Европу» не обходили, а осматривали из ходовой рубки, где большой многофасетчатый экран показывал все коридоры, отсеки и трюмы корабля. Но «Коммодор Литвин» был малотоннажным судном, вполне доступным для пешей прогулки, и, совершая ее, прислушиваясь к тихому рокоту двигателей, впитывая эмоции и мысли экипажа, Коркоран ощущал чувство единства со своим фрегатом. Временами ему даже казалось, что дядя Павел шагает где-то за его спиной, молчаливый, бесплотный, но довольный: все же коммодор Литвин участвовал в этой экспедиции, хоть и не в облике живого существа. Зато он стал босвой единицей эскадры, кораблем, способным перепрыгнуть сотню светолет и нанести сокрушительный удар.
Обход начинался с отсеков, примыкавших к ходовой рубке. Сразу за ней, у левого борта, находились пункт дальней связи и вторая рубка с дублирующим управлением, а у правого – главный орудийный пост, связанный с аннигилятором и всеми средствами уничтожения, какими располагал фрегат. Дальше была кают-компания, самое большое помещение на корабле, не считая трюмов, сблокированное с камбузом и санитарным и медицинским модулями. Врач по штатному расписанию корабля не полагался, но Сигурд Линдер, кибернетик, знал медицинскую автоматику, да и сам Коркоран при случае смог бы управиться с реаниматором, кибердиагностом и с автохирургом. После камбуза шел недлинный коридор, обшитый пластиком под светлую сосну, с каютами экипажа по обе стороны. Он упирался в шлюзовую с диафрагмами люков, ведущих к орудийным башням, выходным камерам и на нижнюю палубу – проще говоря, в трюмы. За шлюзовой коридор выглядел поуже и победнее, без скрывающей металл обшивки, так как в этой части корабля располагались кибернетические агрегаты, лаборатория экспресс-анализа, блоки системы жизнеобеспечения с рециклером и установка искусственной гравитации, не требующие особых забот экипажа. В самом конце верхней палубы была еще одна каморка, реакторная, или инженерный пост, рабочее место Санчо Эрнандеса и Сигурда Линдера. За ее выпуклой переборкой, усиленной металлокерамическими плитами, начиналась труба разгонной шахты, к которой с двух сторон примыкали планетарные движки, а снизу – похожий на огромную спиральную пружину аннигилятор. Попасть туда можно было через технический лаз, но он, как и реакторная, являлся скорее данью традиции, нежели чем-то необходимым. Контурный привод, черпавший энергию из любых источников, от излучения звезд до единого поля Вселенной, практически не требовал обслуживания.
В реакторной Коркоран задержался на минуту-другую, разглядывая массивные стойки контроля двигателей, расцвеченные спокойными зелеными огнями. Коммодор Литвин, витавший где-то над его плечом, одобрительно улыбнулся. «Здесь порядок, дядя Павел», – шепнул Коркоран и не торопясь зашагал обратно в шлюзовую, где спустился на нижнюю палубу. Она делилась на два трюма, носовой и кормовой; последний из них предназначался для грузов и припасов, а в носовом, в пусковых обоймах, хранились дюжина боевых роботов, информзонды, пара истребителей класса «сапсан» и краулер высокой проходимости. Здесь же, у специального шлюза, стоял малый боевой модуль, похожий на большую прямоугольную коробку со срезанным углом, одна из машин, уцелевших при катастрофе корабля фаата. Коркоран мог управлять ею, хотя это было непросто.
Осмотрев свой арсенал и даже пощупав мощные штоки толкателей, он вернулся наверх, прошел по тихому коридору, взглянул на табло хронометра в кают-компании и ровно в шесть ноль-ноль утра перешагнул порог ходовой рубки, где нес дежурство второй навигатор Оки Ямагуто.
– Капитан в рубке! – скомандовал Оки самому себе и живо выбрался из навигаторского кокона. – Докладываю, сэр: за время моей вахты происшествий не случилось. – Он подумал и добавил: – Не считая того, что вахтенного мучили тяжкие воспоминания. Вахту сдал!
– Вахту принял, – произнес Коркоран, усаживаясь в кресло Селины Праа. Оно хранило едва уловимый женский аромат, напоминавший ему о Вере и девочках. – И что же тебя терзало, Оки? Вид Саппоро в снегу? Память о цветущих вишнях?
Оки Ямагуто, маленький плотный японец, словно свитый из жил стальной проволоки, грустно понурился. Ирония, смешанная с печалью, – ощутил Коркоран.
– Когда я был молод, глуп и склонен к авантюрам, я совершил ошибку, капитан. Не послушался своего почтенного родителя.
Оки было двадцать семь – слишком юный возраст, чтобы сожалеть об ошибках молодости. «Что он натворил?.. – мелькнуло у Коркорана в голове. – Поджег петардой папе кимоно? Или сорвал не ту хризантему в отцовском садике?» Его телепатический дар не являлся настолько сильным, чтобы воспринимать смутные мысли – а именно такие и бродили в сознании большинства людей.