– Отвести в обоз. Возьмем с собой, пригодится.
Два рослых нукера уволокли вырывавшегося изо всех сил епископа Добрецена в сторону крытых телег. Поскольку приговор ему не перевели, епископ решил, что его ведут на казнь.
На месте остался только молчаливый представитель германского рыцарства. Рыцарь смотрел в небо, не проявляя никакого интереса к тем, кто его захватил. Ничего не просил. Но, взглянув на его физиономию, Забубенный почему-то сразу подумал, что это не просто презрение к победившим врагам и показная рыцарская гордость. Этот железнобокий товарищ что-то такое знал, о чем ему совсем не хотелось рассказывать ни монголам, ни русским. И раз уж его угораздило попасть в плен, то он предпочитал унести эту тайну с собой в могилу. Или в канаву. Как выйдет.
Черт его знает, почему так показалось Забубенному, но он приблизился к воеводе черниговцев Боку и сказал:
– Темнит что-то рыцарь.
Между тем рыцарь просто молчал.
– Как его зовут, и что здесь делает рыцарь тевтонского ордена? – спросил монгольский хан через переводчика.
«Так это тевтонец, – подумал озадаченный механик, – а я-то никак вспомнить не мог, какие у них на бортах кресты, красные или черные. Получается черные».
Рыцарь медленно опустил свою белобрысую голову и перевел взгляд с неба на монгольского хана, сидевшего на лошади и возвышавшегося над ним, благодаря этому на добрых полтора метра. Словно вспоминая свое имя, рыцарь немного подумал и медленно, с расстановкой, проговорил одну длинную фразу на отрывистом немецком наречии. Григорий Забубенный, как ни напрягал память, ничего знакомого на слух не уловил.
– Его зовут Клаус фон Штир. Он рыцарь «ордена дома Святой Марии Тевтонской», – сообщил «венецианец», – находится в землях венгерского короля по личному поручению великого магистра ордена Германа фон Зальца.
– Каким поручением? – напрямую поинтересовался Тобчи, даже не пытаясь обмануть фон Штира и показать рыцарю, что ему абсолютно неинтересно, зачем он здесь оказался. Для монголов, славившихся своей хитростью, это было как-то слишком просто.
Забубенный даже удивился. «Да хрен он чего по своей воле скажет, – пронеслось в голове у механика, – по роже видно. Тут другими методами надо работать. С фашистами надо их же языком говорить. Гестаповским».
Однако Тобчи торопился снова выступить в поход. И теперь, после взятия замка, его ничто не задерживало. Только молчаливый тевтонский рыцарь.
– Этого тоже в обоз, – приказал, немного помедлив, монгольский военачальник, – Отвезем всех Субурхану. Там заговорят. А нам пора.
И соединенные русско-монгольские войска, перетряхнув замок от самого нижнего подземелья до самой высокой башни, и запалив его на прощанье, снова выступили в поход к лагерю Субурхана.
Время уже, по прикидкам великого чародея-механика, подходило к обеду. И Забубенный был бы не прочь перекусить хоть китайской лапшей, хоть холодной зайчатиной, но ему никто такой возможности не предоставил. Приходилось ждать до вечера. Поэтому Григорий взгромоздился на своего магического коня, тронул поводья и пристроился рядом с ханом Тобчи и его переводчиком-»венецианцем», который в своих одеждах смотрелся на лошади еще смешнее, чем пеший.
Однако хан был молчалив после осады и ушел в медитацию, мерно покачиваясь из стороны в сторону на своем скакуне. А с его верными нукерами или переводчиком Забубенный не хотел беседовать. Чтобы как-то скоротать время перехода от замка на берегах Тисы до Кичкемета, где расположился главным лагерем Субурхан, Григорий откочевал в расположение черниговских ратников. И скоро Мэджик затрусил рядом с конями воеводы и верного Егорши. До монгольского лагеря было еще идти и идти, а Забубенный испытывал желание с кем-нибудь поговорить о жизни, чтобы дорога была веселее.
Скоро он узнал, что во время зачистки венгерского замка черниговские спецназовцы под руководством Егорши нашли несколько бочонков золота и принесли их в обоз. С Тобчи, понятное дело, поделились добычей. Кроме того, в одном из подземелий нашли какой-то сундук, а в нем бумаги. То ли нервного епископа, то ли молчаливого тевтонца. А может и самого жупана. Но, поскольку никто из спецназовцев читать не умел, отдали их монгольскому переводчику. Воевода не возражал, Тобчи потом расскажет. А не расскажет, так и Бог с ним. И так понятно, что этот епископ нам не дружка. Да и остальные тоже.
Увидев пленных в обозе, Григорий вспомнил малоуспешный, по его мнению, допрос.
– Странное дело, – даже возмутился Забубенный, выпрямившись в седле, – столько времени допрашивали. Ни черта не узнали, да еще никого и не казнили. Да, сдает хан Тобчи. Добреть стал. Меня вон в свое время, за любую мелкую провинность хотели прирезать. Или даже свои, черниговцы, чуть что – сразу грозят на кол посадить.
– Это верно. На кол всегда успеть можно, – успокоил его Дрон Давыдович.
У Забубенного от таких шуток по спине пробежал холодок.
До лагеря Субурхана оказалось еще два дня пути. Но эти два дня прошли спокойно.
Удалившись от берегов Тисы, экспедиционный корпус русско-монгольских войск направился в сторону Дуная, не встречая на своем пути никакого сопротивления. Горы и холмы постепенно сглаживались, а местность становилась более пологой, переходя в обширную равнину междуречья, умеренно поросшую лесами.
Инцидентов с замками у переправ больше не повторялось. Как помнил механик, из письма Субурхана главный военачальник венгерского короля Андрея, воевода Фильня, стягивал все силы к двум деревенькам Буда и Пешт, за которыми маячила цитадель современных венгров Эстергом. Получалось, что половину земли венгров войска монголов уже оккупировали. Но, как гласила народная монгольская мудрость, война не закончена, пока не уничтожен последний вражеский солдат. А этих солдат было еще довольно много.
На первой же ночевке Забубенный обнаружил минеральный источник. Ночевку Тобчи велел организовать в небольшом лесочке, росшем по краям скалистого холма, что в тот день еще попадались на пути войска. Отряды разбили лагерь, выставили дозоры. Несколько разъездов хан велел на всякий военный случай отправить объезжать близлежащие рощи, поля и попадавшиеся среди них деревеньки.
Григорий устроился в шалаше, срубленном для него черниговскими ратниками, привязал Мэджика к дереву, перекусил, наконец, чем Бог послал, и пошел до ветра. Миновав первое кольцо охранников, Забубенный спустился к подножию холма. Удалившись от места стоянки метров на двести, он случайно провалился в какую-то пещеру. Хорошо, что она была неглубокой, а то несчастный механик мог бы заживо свариться. Поскольку оказалось, что пещера полна воды, и воды горячей. Откуда-то из-под земли бил настоящий гейзер, пахнущий так едко, что даже нос щекотало, хотя Григорий уже привык к терпким запахам этой эпохи.
Мокрый с ног до головы Забубенный в потемках еле выбрался наверх, оглашая всю округу древнерусскими выражениями и пошел обратно, успев замерзнуть по дороге. Но, к счастью, идти было недалеко, и скоро он вернулся в лагерь, где обсох и согрелся у костра.