— Работает еще. Хорошо.
И тут у него в мозгу зародился коварный план мести. Он потянул одну из раций Плоскине и, обращаясь к монголам, сказал:
— Пусть он возьмет это и выйдет за порог юрты. Там он узнает, что такое настоящий механик, а вы поймете это не сходя с места.
Вождь бродников указал на рацию и перевел два слова монголам. Субурхан кивнул, без интереса поглядывая на маленькие черные штучки, от которых он не ждал никакого подвоха. Они не были похожи на оружие. Тогда Плоскиня взял рацию, и, выйдя наружу, отошел на положенные три метра от юрты.
Выждав несколько секунд, Забубенный нажал на кнопку вызова и ляпнул первое, что взбрело в голову.
— Хьюстон, Хьюстон, вызываю Уитни Хьюстон, — взвизгнула трескучая рация у порога.
В трех метрах от юрты упало тело. Затем раздалось еще два мягких шлепка, словно на землю уронили мешки с картошкой. Григорий, не спрашивая разрешения, нетвердой походкой подошел к выходу и отдернул полог. Вождь бродников без чувств валялся на земле, выронив рацию. Рядом, словно два тюленя, лежали охранники Субурхана.
— Да, — удовлетворенно заметил Забубенный, подняв рацию, выпавшую из руки Плоскини, — техника в руках дикаря, кусок металла. Вот, господа монголы, на что способен настоящий механик.
И он с самодовольным видом обернулся назад, ожидая увидеть ту же картину в юрте, но, из-за его спины, как ни в чем не бывало на свет вышли торе монголов-предводителей и осмотрелись.
— Ты придумать эту говорящую чурку? — спросил Тобчи, как выяснилось, говоривший вполне сносно на ломаном русском, и взял у изумленного Григория одну из раций. Изучив взглядом панель управления, он безошибочно нажал на нужную кнопку и пробормотал по-монгольски что-то свое. Вторая рация в руках Григория изрыгнула в эфир фразу, прозвучавшую на слух как «Бора-бора Кара-Чулмус! Бора-бора Албаст!».
— И что это значит? — задал глупый вопрос великий механик.
— Мы долго воюем, — сказал Тобчи, прищурившись, — Мы видеть многие земли, много народов и много злых духов. Мы всех победить. Ты не похож на них. Мы не бояться тебя и всегда мочь убить. Помни об этом. Но, — тут Тобчи запнулся и посмотрел на своего начальника, — великий Субурхан оставлять тебя в живых, пока ты не починить башня. Тебе дадут юрта и много рабов, как ты просить. Но знай, ты сам теперь, — раб Субурхана. А до тех пор Плоскиня и все наши воины будут думать что ты, — настоящий дух степи Кара-чулмус, что может превратиться в голос без тела, а также пить кровь людей. Они в это поверить. Пусть так и будет. Твой судьба мы решить позже.
Забубенный не знал, что и сказать на это. Мгновение назад был уверен, что произведет неизгладимое впечатление на дикарей, как белый человек, что предъявил папуасам радиоприемник. Готов был ощутить себя чуть ли не хозяином положения, диктовать монголам свои условия, как некогда черниговцам, а сейчас выяснилось, что его просто провели. Хитрые монголы-атеисты в нечистую силу верили не сильно, либо вообще не верили. И что, блин, теперь было делать?
— Иди, — приказал Тобчи, — ты ранен. Субурхан приказывает отдохнуть несколько дней. Потом начинай работа. Когда надо будет, Субурхан тебя позовет.
Всю следующую неделю Забубенный пользовался плодами своей неожиданной встречи с тремя великими монголами и лечился, поправлял ушибленную голову. Субурхан сдержал свое слово, — ему выделили лучшую юрту на краю стойбища, как он и пожелал, и не трогали гораздо дольше, чем несколько дней. Ежедневно присылали самые свежие продукты: кумыс, фрукты, мясо. Видно, осадная башня действительно нужна была позарез.
Кумыс механик не пил, не очень он пришелся ему по вкусу. Да и само название ассоциировалось у Забубенного почему-то больше с верблюдами, чем с лошадьми. Хотя, как надо доить, ни тех, ни других, Григорий себе не представлял. Валяясь в своей юрте Забубенный продолжал тосковать по йогуртам и нормальному коровьему молоку. Тогда Плоскиня, поступивший со всеми своими походными людьми в личное услужение Забубенного, по его приказу послал гонцов на Дон, где жило племя бродников. И скоро у Григория появилось нормальное молоко, значительно приподняв ему настроение.
Всю эту неделю Забубенный проспал вповалку, поскольку лекарств у него не было, и лечился он в основном сном, самым древним естественным способом восстановления организма. О том, что его могут убить во сне или отравить он даже не думал. Поначалу голова так сильно болела, что ему было все равно. Ну, убьют, так убьют. Но затем, боль стала постепенно стихать.
Судя по всему, чары Кара-чулмуса охраняли его надежно. Хотя были это эфемерные чары степняка-вампира или личный приказ Субурхана, сказать было трудно. Так или иначе, в юрту к нему никто не входил без разрешения, — монголы обходили ее за три километра. А бродники, поселившиеся рядом по его приказу, вели себя тихо, делали только то, что он им говорил. И тоже не входили без спроса. Да и было их всего человек пятьдесят. Так что за неделю постельного режима, потребления экологически чистых продуктов и здорового сна Забубенный немного пришел в себя и даже стал иногда выходить наружу, посмотреть, что творится в великой степи.
Где находился лагерь монголов он так и не знал. Но надеялся, что не очень далеко от реки, где его, одинокого купальщика, захватили врасплох. Степь здесь была сильно похожа на то место, где стоял последний лагерь Путяты, но ведь, на взгляд горожанина, она везде одинакова. И Забубенный тоже так думал поначалу. Лишь со временем, сидя у юрты долгими тихими вечерами и разглядывая бескрайние просторы, покоившиеся под голубыми небесами, он начал понимать, что степь, которую каждый день омывают солнечные лучи, очень разная. И теперь ему казалось, что он понимает, почему степняки-половцы так любили и почитали свое божество, — Вечное Голубое Небо — Тенгри.
Опуская глаза не грешную землю, со своего наблюдательного поста механик видел, что в монгольском лагере царил непривычный покой. Если в первый день своего пребывания Забубенный, даже ушибленным мозгом, отметил постоянное брожение между юртами кочевников, — кто-то все время уезжал-приезжал с новостями и за ними, выполняя различные поручения местного хана, — то сейчас там царил полный штиль. Редкий всадник осторожно пробирался между бесконечными юртами. А их тут было просто безумное количество. У Забубенного даже возникло подозрение, что многотысячная монгольская армия осторожно снялась в одну из ночей, пока он спал, и ускакала подальше отсюда.
Чтобы рассеять сомнения, он подозвал Плоскиню и расспросил его о том, что происходит в армии монголов. Бледный как мел вождь бродников, для которого согласно поверьям каждый разговор с Кара-чулмусом мог стать последним, рассказал, что великие военачальники Субурхан, Джэбек и Тобчи остаются на месте в своих юртах и ждут, когда Кара-чулмус захочет починить башню. При этих словах Забубенный горько усмехнулся и подумал, что если Кара-чулмус вдруг «не захочет починить башню», то его очень скоро найдут в каком-нибудь овраге с переломанным позвоночником или вообще не найдут. Кара-чулмус — дело не материальное, все-таки степной дух. Взял да испарился.