Проснувшись от необычного шума, Забубенный присел на свей походной кровати, — набросанных на полу юрты коврах и халатах с подушками, — прислушался к тому, что творилось снаружи. Как только конский топот доброй дюжины лошадей, разбудивший его, стих, полог откинулся в сторону, и в запретную юрту Кара-чулмуса бесстрашно вступил монгольский воин. Это был сам Субурхан. Чуть позже вслед за ним вошли Тобчи и Джэбек, — верные сателлиты.
Забубенный, едва успевший вскочить, натянуть походные штаны с рубахой и принять задумчивый вид, застыл у стены. А, увидев предводителя монгольского корпуса в своей юрте, заволновался. Просто так Субурхан сам к тебе не приедет. Знать, дело появилось.
— Здравствуй, Кара-чулмус, — сказал Субурхан, остановившись посреди юрты. Затем, отыскав глазами небольшую скамеечку, служившую Забубенному табуреткой, сел. Джэбек и Тобчи сели рядом, благо скамеечек было много.
— Я приехал говорить с тобой, страшный степной вампир, так что не убивай пока, — ухмыльнувшись, заметил Субурхан. А Тобчи и Джэбек широко улыбнулись, оскалив мелкие кривые зубки, если не сказать клыки. Со стоматологами у степняков явно были проблемы.
— Милости просим, — пробормотал Забубенный на родном наречии, но, осознав, что Плоскини рядом нет, перешел на монгольский.
— Я стараться говорить по-монгольски, но мало знать слов, — выдавил он из себя, — позвать Плоскиня?
— Нет, — махнул рукой монгольский вождь, — я слышал от багатура Бури-Боко, что ты уже говоришь на моем языке. Повстречав тебя и оставшись в живых, он считает, что заново родился. Весь лагерь говорит об этом.
Забубенный мог себя похвалить: слушая Субурхана, он почти все понимал. А что не понимал, додумывал по смыслу. Вот, только говорить мог пока медленно и скудно. Поэтому говорил больше монгольский военачальник, а потенциальный Кара-чулмус больше отмалчивался и слушал. Вот и сейчас он промолчал, но не смог сдержать самодовольной улыбки. Все-таки первый контакт прошел не зря, раз слухи о нем дошли до самого Субурхана.
— Тебя хорошо кормят? — вдруг поменял тему монгол, оглядев суровым начальственным взглядом убранство юрты, остатки еды и питья на деревянном подносе, служившим Забубенному столом и передвижным баром одновременно, — Все ли у тебя есть, что нужно?
— Мерси, — ответил по-своему Григорий, озадаченный вопросами монгольского начальника, — еды хватает. Сервис по первому классу.
А потом, спохватившись, пробормотал по-монгольски:
— Еда хорошая. Вода тоже. Кара-чулмус доволен.
Субурхан кивнул, словно все это укладывалось в одну линию с его мыслями.
— Значит, ты здоров?
Григорий озадачился еще больше «с чего вдруг такая забота?», но автоматически промямлил:
— Здоров. Еда хорошая. Воздух тоже. Голова почти прошла.
Субурхан опять кивнул, видимо, соглашаясь, что степной воздух, пропитанный ароматами трав, действительно целебен. И вдруг высказался прямо:
— Хорошо, — сказал он, — Значит, ты уже готов бороться с Бури-Боко.
— Бороться? — повторил Забубенный, — я должен бороться с багатуром Бури-Боко?
Субурхан хищно улыбнулся и снова кивнул.
— Завтра на рассвете.
Григорий даже слегка осел вниз, слабость навалилась на него неожиданно.
— Но зачем? Я же не багатур и не любить бороться.
На это Субурхан резонно заметил, погладив свою бородку:
— Зато я люблю посмотреть на борьбу. Потешить себя видом состязаний. Мои багатуры храбры, но победа над самим Кара-чулмусом, — это особая победа. К тому воину, что победит вампира-степняка перейдет его дух и он станет непобедим.
— «Перейдет его дух»… — повторил как во сне Забубенный, — Что это значит? Ведь борьба не битва? Там не убивают? Не проливают кровь?
— В борьбе бывает все, — философски заметил предводитель монголов, — А мы очень любим это развлечение. Оно вселяет веселье, радость и силу в наши сердца. Но, ты прав, кровь там не проливают.
Где-то в глубине души Григорий знал, что есть немало способов лишить жизни человека и без пролития крови. Ему вдруг представился «Клетчатый» в исполнении Баниониса из кинофильма «Приключения принца Флоризеля», прошептавший «Не терплю крови», глядя на зияющую рану от сабли в своей груди. Успокаивало одно, — монголы тоже не любят крови, хотя и проливают ее реками.
— Но, я не знать правила, — неуверенно заметил Григорий.
— Правил нет, — успокоил его сидевший рядом Тобчи, — Борются голыми по пояс. Бури-Боко будет тебя хватать и ломать. Но, ты должен терпеть и сопротивляться. С виду, ты тоже сильный. Продержись как можно дольше, — и тогда тебя ждет славная смерть от руки багатура, а его — слава победителя Кара-чулмуса.
— Но, — осторожно проговорил механик, — ведь Кара-чулмуса нельзя победить. Он же сам дух-убийца!
Субурхан кивнул. По его хитрому лицу промелькнула самодовольная усмешка.
— Это так. Настоящего духа, — нельзя. Но ты же не настоящий. А мои воины уверены, что ты и есть Кара-чулмус. Поборов тебя Бури-Боко прославит всех монголов. Ведь до него еще никто не побеждал в открытом бою самого Кара-чулмуса!
— А он не боится Кара-чулмус? — выпалил Григорий.
Субурхан впервые за время этого странного разговора поднял глаза и смерил пристальным взглядом собеседника. До этого, он как бы разговаривал сам с собой, скользя взглядом по механику, словно его и не было.
— Боится. Пока я не прикажу бороться, — при этом и так узкие глаза Субурхана сузились еще сильнее, — А когда прикажу, он будет бороться хоть со всеми злыми духами степи.
«Замечательно, — как-то отрешенно подумал Забубенный». И выдал самый неожиданный аргумент:
— А вдруг, победителем стану я?
Все трое военачальников переглянулись и вдруг расхохотались так, что затряслись стены юрты. Смеялись они долго и от души.
— Ты очень грозный, Кара-чулмус, — сказал Субурхан, отсмеявшись положенное, и глотая слезы от смеха, таким тоном, словно Григорий сморозил стопроцентную чушь, — но ты не победишь Бури-Боко. Он настоящий багатур.
Монголы поднялись со своих лавок, собираясь уходить. Григорий отчаянно оттягивал конец этого судьбоносного разговора, а потому родил еще один аргумент за отмену боя.
— А кто же будет вам чинить башню, если Кара-чулмус погибнет? Ведь сами воины не умеют. А я классный механик. Ты же сам говорил, что будешь ждать, пока я не починю башню?
Субурхан, уже повернувшийся спиной к Забубенному, остановился, задумавшись. Но это длилось не более секунды.
— Я передумал. Степь велика. Мы найдем новых чжурчженей. Сейчас я хочу насладиться видом борьбы. Готовься. На рассвете ты выйдешь в поле.
И монголы направились к выходу в обратном порядке. Великий стрелок Джэбек, не проронивший за время беседы с Кара-чулмусом ни слова, первым покинул его палатку. Похоже, он предпочитал стрелять, а не говорить. Следом за ним вышел Тобчи, постукивая себя тонкой плеткой по сапогу. А сам Субурхан, только что решивший судьбу степняка-вампира, вышел последним, бросив на ходу: