Находясь в пути уже больше половины дня к обеду отряд Буратая, состоявший из двух тысяч конных воинов, приблизился к какой-то речке и сходу стал ее форсировать. Видимо, посланные вперед разведчики с местными добровольными проводниками уже разведали, где находится брод, и сообщили командованию. Судя по небольшой ширине реки и ее не очень крутым берегам, это был еще не Днепр. С момента выступления из лагеря монгольские конники прошли еще совсем небольшое расстояние, даже по понятиям Забубенного, не говоря уже про самих монголов, которым и сто верст не гак.
Когда половина отряда была уже на том берегу, дошла очередь до повозки Кара-чулмуса. Плоскиня хлестнул лошадей и начал переезжать речку вброд, утопив колеса по самые оси в воде. Григорий тем временем пригляделся к неизвестной речке. Что-то в ней привлекло его внимание. Речка была так себе, не широкая слишком, не глубокая, течение среднее. Таких тысячи текут в разные стороны по всей необъятной Руси и чуть меньше по степям половецким. По берегам ее росли невысокие деревца, местами образуя тенистые рощицы, закрывавшие вид с воды, так что не возможно было понять, что там за ними дальше, снова степь или леса уже начинаются. Из самых волн островками торчали камыши. В общем, — речка как речка. Но что-то с ней все же было не так. Или механику только казалось. Текла она довольно прямо, но если бросить взгляд вдоль реки и чуть назад, там она делала большой поворот и терялась за деревьями, что росли у подножия высокого холма.
— Слушай, брат Плоскиня, — нарушил молчание Кара-чулмус, — а что это за речка?
Вождь бродников, которому полагалось знать все окрестные мели и броды, ответил не задумываясь.
— Мы зовем ее по-своему, а половцы с русичами Калкой кличут.
Забубенный едва не выпал из повозки, которая наехала на подводный камень, отчего весь корпус ее сильно тряхнуло.
— Калка, говоришь, — кивнул Кара-чулмус задумчиво, и ответил, как бы сам себе, — Где-то я уже это название слышал. Только где?
Он еще несколько раз напрягал ушибленные извилины, но никак не смог вспомнить. Что-то вертелось все время в голове. Что-то важное для его судьбы и, возможно касающееся других людей, но на поверхность сознания никак не всплывало. «Ничего, решил свои сомнения Григорий, если важное, то рано или поздно всплывет».
Преодолев речку вброд, монгольский отряд, представлявший собой целое небольшое мобильное войско втянулся в степные просторы на другом берегу и устремился дальше к своей цели, — Днепру. Местность за Калкой стала больше походить на лесостепь. Перемежаясь, друг за другом потекли отрытые пространства, пустота которых нарушалась то и дело возникавшими на пути рощицами. По всему было видно, что эти места гораздо чаще видят дожди, да и находились они уже в огромной долине, прилегавшей к такой большой водной артерии, как Днепр.
Солнце уже давно прошло свою верхнюю точку на небе, начав неторопливый путь вниз. И Забубенный вдруг вспомнил о естественных потребностях своего, несмотря на уверенность в этом монголов, отнюдь не вампирского организма. Проще говоря, он, отвлекшись от созерцания живописных окрестностей, которые уже порядком поднадоели, захотел есть. Более того, в нем проснулся страшный голод.
Повинуясь своим инстинктам, Забубеннный-Кара-чулмус велел Плоскине остановить отряд и сообщить Буратаю, что хочет есть. Переводчик так и сделал. Кликнув ближайшего к повозке всадника, он передал ему приказание Кара-чулмуса. Тот, не удержавшись, с ужасом в глазах покосился на сидевшего в повозке, и ускакал вперед, догонять Буратая. Не прошло и пяти минут, как вся эта людская масса, быстро передвигавшаяся по направлению к Днепру, остановилась, словно по мановению волшебной палочки.
А Буратай сам подъехал к повозке и, наклонившись, поинтересовался, кровь скольких всадников из его отряда он желает выпить. Добавив, что всадники будут немедленно к нему присланы вместе с лошадьми, разумеется. Забубенный чуть не захлебнулся собственной слюной от такого предложения.
Справившись с собой, Григорий, напустил устрашающий вид, как обязывало положение, сообщив командиру монгольского отряда, что ему вполне хватит на обед запеченной крови какого-нибудь кабана, зайца или на худой конец птички.
Буратай тут же необходимые приказания отдал. И уже через полчаса в степи, рядом с небольшой рощицей, была разбита стоянка. Центром временного становища была юрта Кара-чулмуса, перед которой скоро запылал костер. Остальные немногочисленные походные юрты, довольно большие с виду, монголы установили на почтительном расстоянии, чтобы не тревожить уставший дух Кара-чулмуса. Поначалу, Забубенный даже принял их за караван-сараи, где могло уместиться много воинов. Но, судя по всему, эти три юрты предназначались только для боссов и знатных воинов экспедиционного корпуса, остальные монголы в недалеком походе по привычке спали просто на земле, положив под голову потное седло. И действительно, зачем таскать с собой юрты в недельный поход? А раскладушек, и других походных прибамбасов, тогда еще не придумали.
Монголы — хорошие охотники. Были бы плохие, давно бы умерли с голода. Подтверждение этому Забубенный получил быстро. Уже через двадцать минут Плоскиня жарил на костре двух зайцев и трех жирных птиц, отдаленно напоминавших перепелов. Хотя за их название и видовую принадлежность Григорий бы не поручился. Но ему было все равно. Главное, что они были жирные и вкусные. Всю эту свежезастреленную живность к юрте Кара-чулмуса принесли три монгольских всадника, внезапно появившиеся из степи, словно тени. Они осторожно сложили охотничьи трофеи у костра и попросили прощения за то, что не смогли найти кабана. Каждый из них за это готов был предложить на обед Кара-чулмусу себя. Но вампир, не долго думая, отказался.
— Спасибо, ребята, — поблагодарил их Забубенный за работу, — мне и птичек на сегодня достаточно. Плоскиня, проводи товарищей. Устал я что-то. Отдохнуть хочу.
Монголы ускакали, вознося молитвы своим степным богам за спасение, но сильно удивленные тем, как ест Кара-чулмус. Ведь они были абсолютно уверены, что всем известный степняк-вампир питается только свежей кровью путников, заснувших у одинокого костра в широкой степи. И были несказанно удивлены, когда выяснилось, что Албаст за милую душу потребляет не только кровь, но и мясо, а в редких случаях даже кумыс. Хотя, с другой стороны чего тут удивляться, — выпил кровь, чего мясу то пропадать. Ускакав в свою степь, монгольские воины расположились на отдых под открытым небом, в полголоса обсуждая поведение Албаста. Костров не разводили, перекусили холодными сублиматами и спать. А то вдруг Кара-чулмус не насытится птицей с зайцами, и захочет съесть пару монгольских воинов.
К счастью опасения простых монгольских воинов оказались напрасными. За минувшую ночь Кара-чулмус никого не съел. Видимо, оказалось вполне достаточно настрелянных зайцев и птицы. Что сильно удивило монгольское воинство, которое ожидало увидеть поутру в степи массу растерзанных трупов без единой кровинки. Все это несколько успокоило солдат, и по лагерю даже поползли слухи, что Албаст ест не всех, кого захочет, а только «неправильных» монголов, отступников. Тех, кто не строго следует закону Великой «Ясы» Чингисхана.