Доктор Артур верил своим надменным друзьям с далеких звезд, как богам. Иногда Леону казалось, что и в них он верит, как в богов. На свете всегда существует немалое количество людей, легко заражающихся вирусом слепого, младенческого идеализма; Чизвик был одним из них.
– Я думаю, что дело не так уж плохо, доктор, – осторожно заметил Леон. – Просто сейчас Европа вступила в новый э-ээ… в период новых бунтов. Молодым нужно выпустить пар, вот и все. Вам не кажется?
– Что? Бунты? Вы в своем уме, юноша? Бунты, пф-ф! Только бунтов нам сейчас и не хватало! Через полгода нам предстоит обсуждение договоренностей о разработке Солнечной системы, а вы говорите мне о каких-то там бунтах. Что, интересно, подумают об этом наши друзья?
Слово «друзья» Чизвик произнес с придыханием, так говорят о безнадежно утерянных возлюбленных… Леон поскреб себе шею. Договоренности о разработке, повторил он про себя. Значит, дело выглядит уже так серьезно, а я и не знал! Год назад об этом говорили как о далеком-далеком проекте, но, конечно же, такие, как Чизвик нашли способ ускорить процесс.
– С гангреной нужно бороться, – горячо сообщил Чизвик. – В противном случае она пожрет нас, не так ли?
– Наверное, в последнее время вам стало тяжело работать?
Профессор скорбно покачал головой.
– Не в этом дело, друг мой, нет, не в этом… Мне стыдно, вы понимаете меня? Да-да-да, мне стыдно перед нашими друзьями. Видя все это безобразие, они смотрят на нас как на малых детей. Несомненно, мы и впрямь являемся таковыми, но неужели нельзя вести себя чуточку ответственнее?
– Я давно уже не ощущаю себя ребенком, – хмыкнул Леон.
– А-аа!.. Разве вы не понимаете, о чем я говорю? Разве не нелепы все наши проблемы, если посмотреть на них с точки зрения обычной, не замутненной эмоциями логики? Разве не могли мы решить их еще сто, может быть, даже двести лет назад?
– Человек не в силах руководствоваться одной лишь логикой. Эмоции, при всей их кажущейся разрушительности – это, собственно, то, что отличает нас от машин.
– Старая банальность, юноша! Вы словно цитируете глупцов, которые, к счастью, почили в бозе еще сто лет назад!
– Мне казалось, эта тема бессмертна.
– Вы опасно поэтичны, да-да-да! Астронавту не следует забивать свою голову ерундой. Вы должны смотреть вперед. Вам предоставляется превосходная возможность, вам протягивают руку – пожмите ее, и за работу. Скоро у вас будет много работы, Леонид, обещаю вам.
– Если не секрет, доктор, – в какой стадии находится сейчас разработка этого нового договора?
– Никаких секретов. Собственно, это тема серии лекций, с которыми я езжу по Европе все последние месяцы. Наши друзья настолько добры, что готовы отдавать нам пятьдесят процентов… Договор, несомненно, будет заключен: это историческое событие.
– Я слышал, что лекции часто превращаются в дискуссию? – не очень любезно перебил Леон.
Чизвик помрачнел.
– Да, – сказал он, пригубив вина, – я же говорю вам: это гангрена. К счастью, они мало что решают… Плохо то, что бредовыми идеями этих, как вы выразились, бунтарей, постепенно заражаются правительства. Правые европейские депутаты постоянно бомбардируют Мировую Ассамблею дурацкими запросами… всякая там легитимность моей Комиссии и такое прочее. Да тут еще и индокитайцы – сразу же, едва только заслышали о нашем проекте… Вот если они объединятся с европейскими идиотами, о боже, мне тошно об этом даже думать! Боже мой, какой стыд!.. Я представляю себе, с каким лицом я буду разговаривать с Цаг-Царром, – а ведь именно он должен прибыть для заключения договора, – если эти несчастные договорятся между собой и заблокируют все наши начинания.
– Но Ассамблея должна будет вынести вопрос на планетарный референдум, – нерешительно подсказал Леон.
Чизвик посмотрел на него с сожалением, как на нашкодившего ребенка.
– Большинство, – сказал он, поднимая палец, – всегда, к сожалению, настолько глупо и необразованно, что не в состоянии различить, где право, а где лево. Референдум, пф-ф! Ничего худшего я не могу себе представить. Все эти, – он гневно обвел дланью почти пустой зал ресторана – Леон понял, что доктор имеет в виду европейцев, – сумеют убедить остальных, будто нам навязывают грабеж и все такое прочее. А сами-то мы, что? Полстолетия мы только и делаем, что пытаемся выбраться из кризиса, который сами себе и придумали.
– По-моему, уже давно выбрались, – заметил Леон. – Освоение ближайших пространств идет своим чередом, еще лет сорок-пятьдесят, и мы…
– Да как же вы не понимаете, юноша! – возопил Чизвик. – Протягивая нам руку, они исполняют свой долг, святой долг старшего по отношению к младшим. Когда-нибудь и мы… но сейчас, все что от нас требуется – это принять эту руку с благодарностью… вы понимаете меня?
– Да, – задумчиво ответил Леон.
«Я не очень понимаю, на хрена нам это нужно, но раз уж так, то Чиз, наверное, прав. Забава практически дармовая, так отчего ж ею не воспользоваться? Непонятны, конечно, все эти настроения в Европе, непонятно, кому они выгодны… хотя… человек, более близкий к грунту, мог бы предположить, что антихремберизм раздувается корпорациями, решившими наконец вложить серьезные деньги в разработку Системы. Где-то я такое уже слышал. Вот это нам уже действительно ни к чему – пройдут десятилетия, и все эти «господа президенты» вкупе со своими адвокатами вообразят себя графами и герцогами своих рудников…»
– Все чаще и чаще раздаются вопли о том, что Кодекс, дескать, придуман специально для ограбления молодых планет типа нашей. Некоторые доходят до того, что провозглашают любые нарушения Кодекса, – а ведь это преступления, Леонид! – чем-то вроде героизма. Каждого, кто на такое решится, Европа заранее готова назвать великим освободителем своего народа… да-да-да, здесь, в Риме, мне так и сказали, представляете? Освободителем – от чего? – спросил я. И что же, вы думаете, мне ответили? От ига инопланетных захватчиков… о, ксенофобы!
– Ну, это уже идиотизм, – фыркнул в ответ Леон. – Или им хотелось бы, чтобы мы до скончания века жили в полном одиночестве, отгородясь своей глупостью от всех соседей?
Чизвик, морщась, кивнул и потянулся к графину. Доставая сигарету, Леон увидел, как в сторону их столика целенаправленно движется подтянутый старикан в хорошем костюме. Лицо его выражало предельную озабоченность.
– Синьоры, – тихо, едва ли не шепотом заговорил он, глядя почему-то на одного Чизвика, – синьоры, мне очень жаль, но я вынужден просить вас покинуть мой ресторан. Если хотите, я вызову карабинеров… конечно, я постараюсь компенсировать вам это досаднейшее недоразумение, но вы должны понять и меня, синьоры…
– Что такое? – выпучил глаза Чизвик. – Вы о чем это, а?
– Студенты, синьор доктор… там – студенты, мадонна мия! Я выведу вас через служебный двор. Умоляю вас, синьоры, умоляю вас! Мы уже подогнали грузовичок, он отвезет вас, куда пожелаете…