— Но жена же его узнала?
— Может быть, он ее предупредить не успел, Степан Варфоломеич. Очень на то похоже.
— Предъявляйте Кузнецовой и далее всем, кто был на этом пикнике. Устанавливайте личность. Кто-то же его привел?
— А если никто не опознает?
— Значит, сам Томашевский и привел. Тогда все сходится. К нему этот телемастер и приходил.
— Ниночка, мне с вами поговорить нужно. — Игорь Михайлович Емец подвинул хлипкий больничный стул и тяжело сел. Стул под его большим телом скрипнул, но устоял. Чего только этот стул не видел и не слышал за свою нелегкую больничную жизнь…
— Очень серьезный у нас с вами разговор будет, Ниночка… Он сам не знал, с чего начать. Эта худая бледная молодая женщина, с виду почти девочка, ожидала сейчас самого худшего. В ее взгляде была такая обреченность, что ему стало не по себе. Этот взгляд, казалось, говорил; я и сама уже все знаю. Опухоль уже дала метастазы, и никакое лечение не поможет. Димка останется сиротой. Что же он молчит?
«Ну что ж ты ее мучаешь? — укорил он сам себя. — У нее, бедняжки, еще и мужа убили».
— Так вот, Нина Анатольевна. — Дктор Емец зачем-то перешел на официальный тон, чем еще больше напугал Нину. Она начала тихонько приподниматься на своих подушках, не сводя глаз с хирурга, пока не села совершенно прямо. Но он почему-то все отводил взгляд. — Так вот, мы вас прооперировали, — с натугой продолжил он и зачем-то расправил складочку на Нинином одеяле. — Сделали все анализы… Опухоль, Нина Анатольевна, у вас вполне доброкачественная. Была. Так что все назначения я вам отменяю. Оставим только витамины и препараты железа. Гемоглобин нужно поднять. Ну, и, может быть, снотворное пока. На днях снимем швы, и поедете домой.
— Как доброкачественная? — не поняла Нина, пытаясь все-таки поймать его взгляд. — Почему доброкачественная? Это что же. — Она запнулась и с трудом сглотнула. — У меня, выходит, все в порядке? А как же опухоль?
— Опухоль мы вам удалили. Но еще раз повторяю — она оказалась доброкачественной. Все анализы это подтвердили.
— Это ошибка… Это ошибка, Игорь Михалыч! Вы от меня что-то скрываете! Не обманывайте меня, прошу вас! Скажите правду… — Ее глаза перебегали с одного предмета на другой, нигде не задерживаясь дольше секунды. Она словно только что увидела крупным планом соседнюю кровать сосмятым бельем, линялые шторы, капельницу с перевернутой пустой бутылкой, свои тапочки рядом с кроватью… Голова закружилась. Она бессильно откинулась на подушки. Этого не может быть. Он обманывает ее. Непонятно зачем, но он обманывает ее! Да! Она поняла — ее просто отправляют домой умирать. Безнадежных больных выписывают домой. Никому не нужно, чтобы больные умирали на больничных койках и портили статистику. Значит, все кончено. Она судорожно сглотнула. Во рту было почему-то совершенно сухо.
— Успокойтесь. — Емец тяжело положил огромную красную лапу на Нинину худую бледную руку и с сочувствием посмотрел на тонкую шею в вырезе больничной сорочки. Тесемки у ворота свисали как-то особенно трогательно. — Ошибки никакой нет.
— Так… как же?!
Он наконец нашел в себе силы не отвести взгляд. Нужно же ее как-то успокоить!
— Сильный стресс. Такая же сильная вера в выздоровление. Вы ведь волновались перед операцией? У вас был стресс?
Знал бы он, как она волновалась перед операцией и какой у нее был стресс! Она еле слышно прошелестела: — Да… наверное.
— Так что снимем швы вам, Ниночка, и поедете домой. Так ведь? Самостоятельно уже ходим? — зачем-то спросил он, хотя сколько раз видел, как Кузнецова «самостоятельно ходила» по отделению.
— Ходим, — машинально согласилась Нина. — А показываться больше не нужно будет?
— Непременно нужно. Через три месяца приедете, возьмем опять все анализы, посмотрим вас на УЗИ. Потом еще через полгода. Такой случай! Опухоль есть опухоль — она иногда такие коленца выкидывает! — Он ласково провел но Нининой руке, сжал ее ладонь.
Щеки Нины медленно розовели.
— Игорь Михалыч!
— Что, прелесть моя? — Он снова обрел уверенность.
— Я, конечно, читала о таком вот. У соседки в газете… Но я не знала, что так действительно бывает. Я думала — только с очень верующими людьми…
— Все мы верим в разное и по-разному. Человеческий организм — очень сложная штука. И мы не знаем еще, на что он способен. Иногда бывает достаточно малейшего толчка, какой-то крошечной химической реакции — и все. Мы не знаем — отчего, но так бывает. Мы всего лишь хирурги, мясники. У нас один способ помочь, а у природы — тысячи, миллионы своих путей. Так что все бывает. — Вставая, он еще раз потрепал ее по руке. — Очень редко, но бывает.
Вообще-то он хотел сказать о врачебной ошибке, но она поняла, что он говорит о чуде.
— Я думаю, его все-таки жена убила…
— Эх, Катерина, куда тебя занесло, — не выдержал Лысенко. — Она же в больнице была. Сама докладывала, что там мышь не прошуршит. И что ей как раз снотворное вкололи.
— Да, я помню. И Томашевский — тоже перспективная версия. Но я тут все думала, думала… Во-первых, снотворное — это, конечно, очень сильный аргумент. Но когда человек сильно взволнован, он может и не заснуть. Даже наоборот.
А выйти там можно запросто в любое время суток — через пропускник. Во-вторых, в это время приходила еще рыжая, которая якобы к Морозову шла, а у Морозова ее не обнаружили. И ни к кому в подъезде она не приходила.
— Так не признается в этом никто, Кать, — возразил Бухин. — Кому нужно, чтобы жена узнала? А что не выходила — так утром под шумок и вышла, никто и не заметил.
— Ой, мудришь ты, Катерина. — Банников хмыкнул. — Снотворное не подействовало, вышла через пропускник. А назад? Тоже через санпропускник? Или она перед операцией еще и по деревьям для тонуса лазила? Кстати, какой там этаж?
— Второй. — Катя изо всех сил старалась сдержаться. Ладони у нее горели. — Деревья там большие и старые. Залезть можно запросто. Но к ее окну близко ни одно не подходит. Я смотрела.
— Это ты, Катюша, молодец, что смотрела. — Шатлыгин, похоже, и не думал над ней смеяться. — Это ты умница. Хороший сыщик должен все варианты просчитывать, даже самые невероятные…
— Вот смотрите: он ее бросил, выгнал из квартиры. Да еще с ребенком. А у нее раковая опухоль. Поводов достаточно. Может быть, ей жить остается считаные месяцы. А ей о ребенке думать нужно. Что она ребенку оставит, у нее же самой нет ничего? У нее ведь и близких никого нет, только отец сильно пьющий. Я справки навела. Она от отчаяния на все могла пойти.
— А оружие где взяла?
— Купить что угодно можно, хоть «ТТ», хоть гранатомет. А «Мартиан» со своими отпечатками она специально там бросила, чтобы на Томашевского навести. Ведь она знала, что он у них остался. И у нее была возможность этот пистолет из квартиры Томашевских забрать. Подруга ей полностью доверяет и вообще выгораживает. Я хочу сегодня вечером подъехать в эту самую больницу и попытаться пройти через санпропускник. Если я туда свободно войду и выйду, значит, и любой сможет. И нужно опросить тех, кто в тот день дежурил вечером на пропускнике — может, ее видели. И рыжая эта, которая к Морозову приходила, — это, скорее всего, Кузнецова и есть. Она знала, что Морозов к себе девок водит и что никто этому не удивится. И Кузнецов свою невесту, Малышеву, попросил в этот день переночевать у родителей. Спрашивается, зачем? Если бы он с мужчиной встречался, тоон бы ее о таком не просил. Тем более, если с Томашевский, А вот если с женщиной, тем более с женой… Я думаю, ни Малышева не захотела бы с ней видеться, ни сама Кузнецова лицезреть эту самую Анжелику. Нет, я сегодня все-таки поеду в больницу.