— Да, — кивнул врач.
«Потому–то я и могу тебя понять, поставить себя на твое место, даже не зная точных причин», — подумал он.
— Но я хочу знать причины, — сказал Моль.
Его слова настолько напомнили Свитсенту телепатическое чтение мыслей, что он остолбенел, не в силах отвести взгляд от проницательных глаз собеседника. Внезапно он понял, что Генсек вовсе не обладал никакими парапсихологическими способностями. Дело было совсем в другом.
Моль протянул руку, Эрик машинально ее пожал и почувствовал, что не может освободиться. Джино не отпускал его ладонь, сжимал ее так, что боль пронизывала до самого плеча. Молинари пытался лучше к нему приглядеться, понять все, что только удастся, как еще недавно Филлис Эккерман. Но он не придумывал никаких гладких, простых теорий. Ему нужна была правда, причем высказанная самим Эриком Свитсентом.
Эрик вынужден был рассказать Молю, что случилось. У него просто не оставалось другого выхода.
Речь в данном случае шла, в общем–то, о мелочи. Если бы доктор кому–нибудь об этом рассказал — а он никогда не был настолько глуп, чтобы излагать эту историю хоть кому–то, — его совершенно справедливо сочли бы идиотом. Или, что еще хуже, душевнобольным.
— Речь идет об одном случае с…
— Вашей женой, — закончил Моль, не отводя взгляда от Эрика и не отпуская его руку.
— Да, — кивнул медик. — И с моими видеозаписями превосходного комика середины двадцатого века Джонатана Винтерса.
Именно эта коллекция послужила поводом для того, чтобы впервые пригласить к себе Кэти Лингром, которая выразила желание зайти к нему домой и посмотреть несколько сцен.
— Из самого факта наличия у вас этих записей она сделала некие психологические выводы, — сказал Моль. — Нечто значительное о вашей личности.
— Да, — снова мрачно кивнул Эрик.
Кэти, свернувшись клубочком, провела вечер в его гостиной, длинноногая и гладкая как кошка, с обнаженными грудями, покрашенными модным тогда зеленым лаком.
Она не сводила взгляда с экрана, конечно, смеялась — разве можно было удержаться? — а потом задумчиво проговорила:
«Знаешь, этот Винтерс обладал великим талантом играть свои роли. Входя в образ, он почти полностью в него погружался. Будто в самом деле верил, что становится кем–то другим».
«Это плохо?» — спросил Эрик.
«Нет. Но это объясняет, почему тебя привлекает Винтерс».
Кэти обняла ладонями влажное, холодное стекло бокала. Ее длинные ресницы задумчиво опустились.
«Из–за той части его личности, которая никогда не погружается ни в какую роль. Это означает, что ты сопротивляешься жизни, роли, которую в ней играешь — хирурга–трансплантолога. Некая детская, подсознательная часть тебя не желает присоединяться к остальному человеческому обществу».
«И что, это плохо?»
Он пытался шутить, старался даже тогда перевести скучный разговор в более веселое русло, которое отчетливо рисовалось в его воображении, когда он смотрел на ее чистые обнаженные бледно–зеленые груди, будто излучавшие собственное сияние.
«Это обман», — заявила Кэти.
При этих ее словах он внутренне застонал — впрочем, и теперь тоже.
«Ты обманываешь других, — продолжала Кэти. — Например, меня».
К счастью, тогда она над ним сжалилась и сменила тему, за что он был ей благодарен. Но все же почему это его так взволновало?
Позже, после свадьбы, Кэти решительно потребовала, чтобы он держал коллекцию видеозаписей у себя в кабинете, а не в общей части квартиры. Она заявляла, что они каким–то образом ее раздражают, но не знала или, по крайней мере, не говорила, почему именно. Когда вечерами Эрик ощущал давнее желание посмотреть фрагмент выступления Винтерса, Кэти всегда жаловалась.
— Почему? — спросил Моль.
Эрик не знал. Он не понимал этого ни тогда, ни теперь. Однако это был зловещий знак. Муж замечал отвращение, которое испытывала жена, но не улавливал его смысла. Невозможность понять то, что происходит в его собственной супружеской жизни, крайне беспокоила Свитсента.
Тем временем благодаря ходатайству Кэти он получил работу у Вирджила Эккермана. Жена дала ему возможность совершить большой скачок в общественной и экономической иерархии. Он, естественно, был ей благодарен, как же иначе? Доктор смог удовлетворить все свои амбиции.
Способ их реализации не казался ему существенным. Многие жены помогали мужьям на очередных трудных этапах карьеры, и наоборот. Но все же…
Кэти это не давало покоя. Даже при том, что это была ее собственная идея.
— Так это она устроила вас на ту работу? — нахмурившись, спросил Моль. — А потом постоянно об этом напоминала? Кажется, я уже очень хорошо понимаю.
Он начал хмуро ковыряться в зубах.
— Однажды ночью, в постели… — Эрик замолчал, не в силах продолжать.
Речь шла об очень личном и страшно неприятном.
— Я хочу знать остальное, — заявил Джино.
Доктор пожал плечами.
— Ну… она сказала что–то насчет того, что сыта по горло этим цирком, в котором мы торчим. Под цирком она понимала, естественно, мою работу.
Кэти лежала в постели. Ее волосы падали на плечи. Тогда они у нее были намного длиннее, чем теперь.
«Ты женился на мне затем, чтобы получить работу, — сказала она. — Сам ты не справляешься, а мужчина должен быть самостоятельным».
Глаза ее наполнились слезами. Она уткнулась лицом в подушку и расплакалась или, по крайней мере, притворилась, что плачет.
«Не справляюсь?» — растерянно переспросил Эрик.
— Вы не поднимаетесь выше, — прервал его Моль. — Не ищете лучшей работы. Именно это имеют в виду, когда говорят нечто подобное.
«Но я люблю свою работу», — сказал тогда Свитсент.
«То есть тебе вполне достаточно создавать впечатление успешного человека, которым ты на самом деле не являешься, — сдавленно проговорила Кэти, шмыгнула носом и добавила: — Да и в постели ты ужасен».
Он встал, прошел в гостиную, немного посидел там в одиночестве, а затем машинально направился в кабинет и поставил в проигрыватель одну из своих драгоценных кассет с Джонни Винтерсом. Какое–то время доктор сидел с несчастным видом, глядя, как Джонни меняет шляпу за шляпой, каждый раз становясь совершенно другим человеком. И тут…
В дверях появилась Кэти, изящная, обнаженная и стройная. Лицо ее исказила гримаса.
«Ты нашел ее?»
«Что нашел?» — Он выключил проигрыватель.
«Кассету, которую я уничтожила», — заявила она.
Он смотрел на нее, не в силах осознать услышанное.
«Несколько дней назад, — вызывающе бросила она. — Я была одна в квартире. Мне стало грустно — ты занимался какими–то глупостями у Вирджила, — и я поставила какую–то кассету, как надо, точно по инструкции. Но что–то пошло не так, и запись стерлась».