На этот вопрос Эди ответила:
— Ну, он не так уж много знает. Он ничего не видит, но он думает. И я рассказываю ему, что происходит, поэтому он ничего не пропускает.
— Чем он интересуется? — спросил Стокстилл, закончив обследование. Большего с имеющимся у него скудным инструментом и доступными ему процедурами он сделать не мог. Слова ребенка подтвердились, это уже кое–что, но ни увидеть эмбрион, ни рассмотреть вопрос о его удалении он не мог. О последнем не могло быть и речи, какой бы желательной ни казалась операция.
Эди подумала и ответила:
— Ну, он… ему нравится слушать о еде.
— Еда! — завороженно сказал доктор Стокстилл.
— Да. Он не ест, вы понимаете. Ему нравится, когда я снова и снова рассказываю ему, что я ела на обед, потому что он питается через… Думаю, он каким–то образом ест. Он ведь должен есть, чтобы жить?
— Да, — согласился Стокстилл.
— Он получает пищу от меня, — сказала Эди, надевая и медленно застегивая блузку. — И он хочет знать, какая она. Ему особенно нравится, когда я ем яблоки или апельсины. И еще он любит слушать рассказы. Он всегда с удовольствием слушает рассказы о разных других местах, особенно о таких далеких, как Нью–Йорк. Моя мама рассказывала мне о Нью–Йорке, а я рассказала ему; он хочет попасть туда когда–нибудь и посмотреть, на что он похож, Нью–Йорк.
— Но Билл не может видеть.
— Зато я могу, — заметила Эди. — Это почти одно и то же.
— Наверное, ты хорошо заботишься о нем, — сказал глубоко растроганный Стокстилл.
Для девочки ситуация была нормальной; она жила таким образом всю свою жизнь и не знала другого существования. Нет ничего, в очередной раз понял доктор, что было бы «противно природе»; это логически невозможно. В известном смысле не существует никаких мутантов, никаких отклонений от нормы, кроме статистических. Вот и данная ситуация непривычна, но не стоит ужасаться. На самом деле она сможет сделать нас счастливыми. Жизнь хороша на все сто — а это одна из форм, которые она принимает. И нет в этом особенной боли, нет жестокости или страдания. На самом деле есть только забота и нежность.
— Я боюсь, — неожиданно сказала девочка, — что он может когда–нибудь умереть.
— Не думаю, — успокоил ее Стокстилл. — Скорее всего, он просто вырастет — и тут–то могут возникнуть сложности: он станет слишком тяжел для твоего тела.
— Что тогда будет? — Эди смотрела на доктора большими темными глазами. — Он родится?
— Нет, — сказал Стокстилл, — таким путем он наружу не выйдет, его придется удалять хирургически. Но он не выживет. Единственно возможный способ его существования — такой, как сейчас, внутри тебя. — Паразитический, подумал он, но вслух не произнес. — Будем беспокоиться об этом, когда наступит время, — сказал он, погладив ребенка по голове. — Если оно вообще наступит.
— Папа и мама не знают, — прошептала Эди.
— Я понимаю, — сказал Стокстилл.
— Я рассказывала им, но… — Эди засмеялась.
— Не беспокойся. Просто продолжай жить, как раньше. Это существо само позаботится о себе.
— Я рада, что у меня есть брат, — сказала Эди. — Благодаря ему я не одинока. Даже когда он спит, я могу чувствовать его и знаю, что он там. Как будто я ношу ребенка. Я не могу катать его в детской коляске, одевать его, но говорить с ним забавно. Например, я рассказываю ему о Милдред. Вы же знаете, — ребенок улыбнулся его неведению, — та девушка, которая все время возвращается к Филиппу и портит ему жизнь. Мы каждый вечер слушаем сателлит.
— Да, конечно.
Чтение Дейнджерфильдом книги Моэма. Жутко, думал доктор Стокстилл: паразит, набухающий в ее теле, в постоянной влажности и темноте, питающийся ее кровью, слышащий от нее неким невообразимым способом вторичный пересказ знаменитого романа, — это делает Билла Келлера частью нашей культуры. Он тоже ведет свое гротескное социальное существование. Бог знает, как он понимает эту историю, фантазирует ли о ней и о нашей жизни? Он мечтает о нас?
Нагнувшись, доктор Стокстилл поцеловал девочку в лоб.
— Все в порядке, — сказал он, ведя ее к двери, — сейчас ты можешь идти. Я минутку поговорю с твоими родителями. В приемной есть несколько очень старых настоящих довоенных журналов, которые ты можешь полистать, если хочешь.
— А потом мы пойдем домой обедать, — сказала довольная Эди, открыв дверь в приемную.
Джордж и Бонни встали, на их лицах отразилось беспокойство.
— Войдите, — пригласил их Стокстилл и закрыл за ними дверь. — Никакого рака я не обнаружил. — Он обращался в основном к Бонни, которую так хорошо знал. — Опухоль, конечно, вырастет, но насколько — не могу сказать. Я бы посоветовал вам не беспокоиться. Возможно, к тому времени, когда она начнет причинять неудобства, наша хирургия настолько продвинется вперед, что сможет справиться с этим.
Келлеры вздохнули с облегчением. Они заметно переволновались.
— Вы можете свозить ее в университетский госпиталь в Сан–Франциско, — сказал Стокстилл. — Там делают несложные хирургические операции, но, если честно, на вашем месте я не стал бы этого делать.
Лучше вам не знать всей правды, думал он. Вам будет тяжело столкнуться с ней лицом к лицу, особенно вам, Бонни. Из–за обстоятельств, связанных с зачатием: так просто почувствовать себя виновной.
— Эди — здоровый, жизнерадостный ребенок, — сказал доктор Стокстилл, — оставьте все как есть. У нее это с рождения.
— Да? — сказала Бонни. — А я раньше не понимала. Боюсь, я не слишком хорошая мать. Я так занята делами коммуны…
— Доктор, — прервал ее Джордж Келлер, — разрешите задать вам вопрос: Эди — особенный ребенок?
— Особенный? — Стокстилл осторожно взглянул на него.
— Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.
— Вы хотите спросить, не мутант ли она?
Джордж побледнел, но сосредоточенное, непреклонное выражение его лица не изменилось: он ждал ответа. Стокстилл видел, что от этого человека общими рассуждениями не отделаешься.
Он сказал:
— Кажется, я понял, что вы имеете в виду. Почему, собственно, возник такой вопрос? Разве она необычно ведет себя? Необычно выглядит?
— Она выглядит совершенно нормально, — сказала Бонни. В порыве огорчения она крепко схватила за руку мужа, вцепилась в его рукав. — Что за чушь! Она совершенно нормальна. Иди к черту, Джордж! Что это с тобой? Как можешь ты подозревать своего собственного ребенка? Тебе что, делать нечего?
— Существуют мутанты, которых не отличить от нормальных людей, — сказал Джордж Келлер. — Кроме того, я ведь вижу многих детей, я вижу всех наших детей и кое–что понимаю. Обычно подозрения оправдываются. От школы, как вы знаете, требуют отправлять любых детей–мутантов за пределы штата Калифорния для специального обучения. Поэтому…