— Может быть, это и правильно для тебя, — сказал Хоппи, — но я–то не продавец… Я — телемастер, и я буду пить пиво, если хочу…
Бармен Тони выглядел смущенным:
— Послушай, Хоппи… — начал он.
— Молод ты заказывать пиво, — сказал Стюарт.
Сейчас все окружающие смотрели на них и прислушивались к разговору.
Фок стал совершенно пунцовым.
— Я совершеннолетний, — сказал он тихо, но упрямо.
— Не давай ему пива, — сказала Конни бармену, — он всего лишь ребенок.
Запустив экстензор в карман, Хоппи вынул паспорт и, открыв его, положил на прилавок.
— Мне двадцать один год, — сказал он.
Стюарт рассмеялся:
— Чушь!
Должно быть, фок предъявил какую–нибудь подделку. Хитрюга сделал ее сам или спер у кого–нибудь. У него навязчивая идея: он должен быть как все.
Внимательно рассмотрев паспорт, бармен сказал:
— Да, там написано, что он — совершеннолетний… Но, Хоппи, помнишь, как в прошлый раз я налил тебе пива, и помнишь…
— Ты обязан обслужить меня, — сказал фок.
Хмыкнув, бармен вышел и принес бутылку пива, которую поставил перед Хоппи, не открывая.
— Открывашку, — потребовал фок.
Бармен снова вышел и принес консервный нож. Он бросил его на стойку, и Хоппи открыл бутылку.
Фок сделал глубокий выдох и залпом выпил пиво.
Что будет? — удивился Стюарт, заметив, как странно смотрят на Хоппи Тони, Конни и даже пара завсегдатаев. Он что, потеряет сознание или еще хуже? Может быть, станет берсерком? Стюарт чувствовал отвращение и неловкость одновременно. Я бы хотел просто сидеть и есть, думал он. Я бы хотел очутиться подальше отсюда. Что бы ни случилось, я не хочу это видеть. Я пойду обратно в магазин, решил он, и буду смотреть репортаж с космодрома. Я хочу наблюдать за полетом Дейнджерфильда, за важным для Америки событием, а не за этим уродом. У меня нет на него времени.
Но он оставался на месте, потому что с Хоппи Харрингтоном творилось что–то непонятное, и Стюарт, как ни пытался, не мог оторвать от него глаз.
Фокомелус развалился в коляске, словно собираясь заснуть: он сполз вниз, голова его лежала на рычаге управления, глаза почти закрылись, взгляд остекленел.
— Господи, — сказал бармен, — он снова проделал это.
Тони обращался к окружающим, как будто просил их придумать что–нибудь, но никто не шевельнулся; все замерли на своих местах.
— Я знала, что так будет, — сказала Конни. В голосе ее слышались упрек и горечь.
Губы фока шевельнулись, и он пробормотал:
— Спросите меня… Кто–нибудь, сейчас, спросите меня…
— О чем тебя спрашивать? — сердито сказал Тони. Он повернулся и с негодующим видом направился к своей стойке с грилем.
— Спросите меня, — опять повторил Хоппи бесцветным, потусторонним голосом, как будто в обмороке. Наблюдая за ним, Стюарт понял, что это и был обморок, род эпилепсии. Он жаждал очутиться подальше от фока, но все еще не мог двинуться; он должен был наблюдать вместе с остальными.
Конни сказала Стюарту:
— Ты не отвез бы его обратно в магазин? Ну–ка, подтолкни коляску…
Она сердито смотрела на него, но он ничего не мог поделать; он отпрянул и жестом выразил свою беспомощность.
Фок дергался в коляске и что–то бормотал, его металлические и пластмассовые экстензоры изгибались.
— Спрашивайте меня, — повторял он, — спрашивайте, пока не поздно. Я могу рассказать вам сейчас… я вижу…
Тони сказал из–за стойки:
— Задали бы вы ему какой–нибудь вопрос, ребята. Пришли бы вы в себя. Я знаю, что кто–нибудь соберется и спросит его, а если не вы, то я — у меня есть к нему парочка вопросов.
Он отложил лопатку и подошел к фоку.
— Хоппи, — громко сказал он, — прошлый раз ты говорил, что там сплошная тьма. Это действительно так? Там вовсе нет света?
Губы фока дрогнули:
— Света мало… Он тусклый… Желтый… Как будто догорающий…
За спиной Стюарта появился пожилой ювелир из лавки через улицу.
— Я был здесь в прошлый раз, — шепнул он Стюарту. — Хочешь знать, что он видит? Могу сказать тебе, Стю, — он видит то, что после .
— После чего? — спросил Стюарт, став так, чтобы лучше видеть и слышать. Сейчас все придвинулись ближе, боясь пропустить что–нибудь.
— Ты знаешь, — сказал мистер Кроди, — то, что за могилой. После смерти. Ты можешь смеяться, Стюарт, но это правда: когда он выпьет пива, он впадает в транс, вот как сейчас, и начинает видеть потусторонний мир или что–то вроде этого. Спроси Тони, Конни или кого–нибудь из посетителей — тех, кто был в прошлый раз.
Сейчас над сползшей скрюченной фигурой в центре коляски склонилась Конни.
— Хоппи, откуда исходит свет? От Бога? — Она нервно рассмеялась. — Ты знаешь, как в Библии? Я хочу сказать — это правда?
Хоппи бормотал:
— Серая тьма… Как пепел… Там громадная равнина. Ничего, кроме пожаров, свет исходит от них… Они горят всюду… Ничего живого…
— А ты где? — спросила Конни.
— Я плыву, — ответил Хоппи, — плыву над землей… нет, сейчас я очень высоко. Я невесом. У меня больше нет тела, поэтому я плыву высоко, так высоко, как хочу. Если мне захочется, я могу остановиться и зависнуть, и мне не надо спускаться вниз. Мне здесь нравится, я могу облететь Землю… Она подо мной, и я могу летать вокруг, сколько хочу.
Нависая над коляской, мистер Кроди, ювелир, сказал:
— Хм, Хоппи, а нет ли там еще кого–нибудь? Или каждый из нас приговорен к изоляции?
Хоппи пробормотал:
— Сейчас я… вижу других. Я спустился вниз и приземлился в сумерках. Я иду.
Он идет, думал Стюарт. На чем? Ноги без тела? Так это выглядит после смерти? Он рассмеялся про себя. Что за представление? — думал он. Ну и осадочек после пива! Но все–таки он подошел к коляске поближе и протиснулся вперед, чтобы лучше видеть.
— Значит ли это, что ты возродишься в другой жизни, как учат на Востоке? — спросила пожилая дама–посетительница в пальто из искусственной кожи.
— Да, — удивленно сказал Хоппи, — новая жизнь. У меня другое тело. Я могу делать все, что угодно.
— Ходить, — сказал Стюарт.
— Да, — пробормотал Хоппи, — и ходить… Я — как все. Нет, лучше всех! Я могу делать все то же, что они, и гораздо больше. Я могу идти куда хочу, а они — нет. Они не могут двигаться.
— Почему они не могут двигаться? — требовательно спросил бармен.
— Просто не могут, — ответил Хоппи. — Они не могут перемещаться по воздуху, по дорогам или на кораблях. Они просто застыли. Здесь все другое. Я могу видеть их, как будто они мертвы, как будто они приколоты булавками и мертвы. Как трупы.