— Я был захватчиком, — спокойно произнес он, садясь на второй стул. — Я уже говорил Ольге и повторяю тебе: у меня нет родины. — В голосе Андрея просквозила горечь. — И я совсем не убежден, что поступил правильно, встав на сторону таких, как ты…
— Ты нарушил мирное соглашение… — с хриплым стоном произнес Сергей, поднимаясь на четвереньки. — Мне плевать, кто ты и откуда… — с трудом разогнувшись, произнес он. — Ты приговорил Кассию своим идиотским поступком!
В этот миг Ольге показалось, что на нее вдруг опрокинули ведро ледяной воды.
— Что? Что ты сказал? — резко вскрикнула она, обернувшись к Сергею.
Глаза Воронина испуганно забегали. Он понял, что сморозил опрометчивую глупость.
— Какой мир? — резко повторила Ольга свой вопрос, краем глаза заметив, как горько, иронично искривились губы Рощина.
Запираться было бесполезно.
— Твой отец позвонил в усадьбу Лисецких, час назад… — упавшим голосом признался он, даже не глядя в сторону Ольги. — Он сказал, что правительство Кассии приняло решение капитулировать перед появившимся на орбите космическим кораблем Земного альянса.
Губы Ольги мелко задрожали.
— Значит, Андрей поступил опрометчиво, спасая меня? Отец не сказал, смерть его дочери тоже входила в условия капитуляции? И Степ? А кто еще, а? Того парня, Игоря Рокотова, они тоже решили выдать?
Вопросы вырывались из пересохшего горла, как скомканные, шуршащие листки, срывающиеся с почерневших веток полоненного осенью дерева.
Сергей отступил на шаг, понуря голову.
— Оля, ты неправильно меня поняла… Она резко повернулась к Сергею.
— Да все я поняла! Я сидела в этом проклятом нейросенсорном кресле! Я видела Дабог! Вы сдались, потому что вам показали кусочек видео, испугались!.. А они… — К ее горлу вдруг подкатил ком. — Там дети умирают под землей, они держат этот проклятый флот, как на привязи, чтобы мы жили!.. И вы будете жить… — вдруг добавила она дрожащим голосом. — Будете… будете… — с отчаянием в голосе прошептала она.
— Оля!.. — Сергей подался было к ней, но, напоровшись на ее взгляд, вдруг осекся, передумал.
— Не надо ссориться.
Эта фраза, произнесенная так обыденно, ровно, заставила и Ольгу и Сергея посмотреть на Рощина.
— Не надо ссориться, — повторил он.
— Какое ты имеешь право тут указывать? — Сергей, тяжело дыша, посмотрел на Рощина. — Сильный, да? Схватил пистолет и думаешь все — начальник?
— Дурак, — ответил Рощин. — Речь идет о твоей планете… Впрочем, мне все равно. — Он достал пистолет и положил его на стол. — Только он стреляет, запомни. — С этими словами Андрей развернулся к дверям.
— Нет! Подожди! — Ольга преградила ему путь. — Подожди, не уходи! — Она умоляюще посмотрела на Рощина, потом на Сергея. — Мы все ведь в одной лодке, верно?
— Ну, допустим… — Рощину было неприятно принимать участие в данной, смахивающей на семейный разлад сцене. Он чувствовал себя совершенно чужим в темном, разоренном доме, на этой планете, наконец. Да, он поддался порыву, встав на защиту этой девушки, и в принципе не жалел о сделанном, — Сейч был гнидой, как ни крути, да и не по душе Рощину было вершить судьбы людей, давя их ступоходами своего «Хоплита», но как объяснить это им, своим ровесникам, которые не видели ничего, кроме участливой заботы папы и мамы?.. Они и так, видно, запутались и в своих взаимоотношениях, и в той ситуации, которая обрушилась на их планету.
Ольга, очевидно, сумела понять его состояние.
Она села за стол, и колеблющееся пламя свечи осветило ее лицо, подчеркнув землистую бледность кожи.
— Андрей, почему вы решили, что можете и должны захватить нас? — тихо спросила она.
— Я не знаю… — Рощин оперся плечом о косяк, достал сигарету, прикурил… — Земля перенаселена… — произнес он, выпуская дым. — Понимаешь, вот ты такая, как есть… Твой друг несколько иной, я тоже… Но каждый из нас хочет одного — жить. Также и на Земле, — миллиарды разных людей, которые устали вариться в собственном соку… Нами рулят, понимаете? Меня заставили… Иного обдурили, затуманили мозги пропагандой, третьему все равно, где зарабатывать деньги, четвертый просто отморозок, пятый, глядишь, попал сюда силой обстоятельств, может, дома жена, ребенок, на пособие не прокормить, а иначе, чем в армии, не заработать…
— Нужно быть последней сволочью, чтобы оправдывать…
Рощин тяжело посмотрел на Сергея.
— Ты знаешь, что такое плотность населения, парень? Сто человек на квадратный метр, например? — сощурившись, спросил он. — Или заключение по факту незаконного рождения? — добавил Рощин.
— Это как? — тихо переспросила Ольга.
— Очень просто… — с досадой, болью в голосе ответил Андрей. Поискав глазами, куда бы пристроить погасший окурок, он щелчком отправил его за выбитое взрывной волной окно. — Как я, например… — погасив вспышку раздражения, произнес он. — Моя мать, по демографическому закону, не имела права иметь детей, но забеременела и родила меня… Потом… потом ее поймали, — на Земле сейчас не осталось мест, где можно спрятаться и отсиживаться всю жизнь… Так и получилось, я не имел права родиться, жить — по закону я стал лишним членом общества… Что стало с матерью, не знаю… — тяжело вздохнул Андрей. — А меня отправили на спутники Юпитера, в тюрьму…
— В тюрьму?..
— Представь… Мне было года четыре или пять… не больше.
— Но это…
— Чудовищно? — Андрей присел на корточки, тряхнул головой. — Да, чудовищно… И уничтожать планеты, оккупировать народы тоже чудовищно. И вот он я — один из беспринципных захватчиков… как, нравлюсь? И не ждите, что я пойду убивать таких же, как я… Это вам есть за что бороться. Кассия — ваша планета, а не моя. Я не смогу спускать гашетку. Чтобы убить, мне нужно знать — за что?..
— А тот… в роботе, за усадьбой?
— Он был сволочью… — хмуро ответил Рощин. — По любым меркам.
Три человека в пустой комнате…
Три человека, двое из которых тщетно пытались постичь суть страшного действа под названием «война»…
Третий просто боялся и ненавидел. Ненавидел и боялся. И, как ни странно, он был ближе всех к пониманию.
Ольге тоже было страшно, но ее страх имел иные оттенки…
Она понимала: вчерашний день не вернется уже никогда. И если они останутся сидеть в этой темной, перевернутой кверху дном комнате, то «завтра» тоже не наступит…
Рощин же чувствовал усталость. Ему было жаль Ольгу, даже Сергея, который не пытался скрыть своей ненависти. Он понимал лишь одно: такие, как он — белые вороны, — не живут на войне. Либо он станет как все, либо…
Ольга о чем–то напряженно думала. Ее глаза влажно блестели в свете оплывшей свечи.
— Мы молодые… — вдруг произнесла она. — Нам жить завтра… — Мысли, такие понятные внутри, с трудом облекались в форму слов… — Если мы не будем действовать, то нами опять станут рулить, как сказал Андрей.