Побледнев, Дия бросила затравленный взгляд в сторону помоста, где поигрывал плетью дюжий палач.
– Я вижу, ты уже сделала выбор. – Одинцов посмотрел на Чоса, который скалился во весь рот. – Тогда приступай немедленно! Как раз к ночи и закончишь. – Он повернулся к серестеру: – Скажи-ка мне, кто мыл дворцовую лестницу вместо этой лентяйки?
– Калайла и Дорта, служанки самой госпожи. А они уже немолоды и не имеют прежних сил! Зато терпеливы и усердны.
– Каждой – по пять монет, – приговорил Одинцов.
Судилище двигалось к завершению семимильными шагами, и постепенно слуги стали понимать, что молодой Рахи – малыш Рахи, которого многие из них знали с детства, спуску никому не даст. И потом, эти страшные северные варвары, заполонившие казарму и хозяйственный двор! Правда, они никого пока не обидели, но каждому было ясно, что по приказу молодого хозяина они сделают из смутьянов мясной фарш!
Наконец в сундучке показалось дно, а усталый палач начал то и дело смахивать со лба пот. По знаку Одинцова к его креслу приблизилась последняя группа – музыканты, библиотекарь, парикмахер и ювелир. Серестер Клам снова сунул нос в свой список.
– Установлено, – осипшим голосом начал он, – что из покоев старого господина пропал ценный предмет, кинжал с красными камнями из Линка на ножнах и рукояти. Тот самый, который наш милостивый хозяин всегда носил на поясе, а отходя ко сну, клал рядом на столик. Когда ночью нашего милостивого хозяина схва… гмм… вызвали в Обитель Закона, кинжал, как всегда, лежал на столе. И никто того кинжала не касался, даже молодые господа, ибо хозяин Асруд любил, чтобы его вещи оставались там, куда они им положены. И мы все ждали, что хозяин вот-вот вернется… – Клам со всхлипом втянул воздух, вытер слезинки с глаз, потом справился с волнением и продолжил:
– Десять дней назад, незадолго до возвращения из северных краев господина нашего Арраха, кинжал пропал… То есть пропал он, может, и раньше, но Дорта, прибиравшая опочивальню, заметила пропажу только тогда… и сразу же доложила молодой хозяйке.
Клам прочистил горло и замолчал, поглядывая на Одинцова.
Тот скосил глаз в сундучок, где еще посверкивали редкие монетки c солнечным диском и благородным профилем императора.
– Усердной Дорте выдать еще пять марок, остальное – палачу, за труды. И пусть принесут ему пива. Главная работа у него впереди. – Повергнув челядь в трепет этим зловещим заявлением, Одинцов пристально уставился на подозреваемых.
Ювелир отпадал сразу. Этот пожилой ремесленник из Оконто имел свободный доступ в господские покои, но бывал там редко, лишь когда сдавал заказ. И в его мастерской, расположенной в углу хозяйственного двора, хватало и золота, и серебра, и драгоценных камней. При желании он мог давно скрыться со всем этим добром в лабиринте Тагры или вообще бежать из столицы. Но он этого не сделал. Нет, ювелир был честным человеком.
Музыканты вызывали больше подозрений. По мнению Одинцова, эти парни имели такой же воровато-богемный вид, как и их патлатые коллеги из бесчисленных рок-групп, расплодившихся по всей России и ближнему зарубежью от южных гор до северных морей. Но с тех пор, как Страж Спокойствия наложил свою руку на Асруда, молодым хозяевам стало не до развлечений. Трио музыкантов не появлялось во Внутреннем дворце уже много дней, и вряд ли у кого-нибудь из них хватило бы смелости залезть туда ночью. Уж проще ограбить мастерскую ювелира!
Одинцов перевел немигающий взгляд на парикмахера. Этот не оставался без работы дольше двух суток – Лидор очень гордилась своими золотистыми локонами. Он постоянно бывал во дворце, но служанки молодой госпожи, все – женщины испытанной честности, поклялись во время предварительного следствия, что провожали парикмахера от входа до покоев Лидор и обратно. К тому же парикмахер был явным трусом; лоб его под взглядом Одинцова покрылся испариной, колени подгибались.
Серестер Клам, верный слуга, отпадал. Стражи обычно сидели в кордегардии, дальше первого этажа не заходили и к тому же всегда дежурили во Внутреннем дворце попарно. Оставался библиотекарь.
Глаза Одинцова остановились на щуплой фигуре Вика Матуша, бывшего книготорговца из Оконто, прогоревшего вчистую и надзирающего ныне за обширной замковой библиотекой. Он собрал об этом шельмеце кое-какие сведения. Матуш служил у Ригонов года три, с тех пор как потерял из-за долгов собственную лавку, и в книгах действительно знал толк. Правда, мальчики-подростки и молодые слуги жаловались на излишек внимания с его стороны, что, в общем-то, не считалось большим пороком – по этой части в Айдене царили свободные нравы, а карали больше за измену, неуплату долгов и колдовство. Так что жалобы определялись скорее непривлекательной внешностью Матуша и его попытками получить кое-что задаром. Он был исключительно тощ; кости выпирали из-под туники, словно ее натянули на оживший скелет.
Заметив его бегающий воровской взгляд, Одинцов уже не сомневался в окончательных выводах. На миг он с сожалением подумал о детекторе лжи и подходящих к случаю препаратах, с помощью которых разоблачить похитителя было бы так просто, потом усмехнулся, вспомнив, что в его руках имеется гораздо более действенное средство – плеть палача. Кнут выбьет признание из этого мозгляка! Но Одинцова интересовало не признание как таковое и даже не сам кинжал, наверняка запрятанный где-то среди книг в библиотеке. Он хотел знать, почему Матуш его взял. В спальне Асруда, не раз внимательно осмотренной им, находились два золотых литых подсвечника в локоть высотой, сундучок с золотыми марками, шкатулка с перстнями, кольцами и драгоценной нагрудной цепью из золотых дисков и огромных рубинов, знак достоинства пэра. Но Матуш схватил кинжал с серебряной рукоятью, инкрустированной мелкими камнями! Память Рахи не подсказывала, как выглядит похищенный предмет, но, осторожно расспросив Лидор и Клама, Одинцов не сомневался, что по сравнению с цепью и подсвечниками кинжал был незавидной добычей.
И все же Матуш польстился на него! Почему? Конечно, он шельмец и жулик, но не дурак… именно таких типов, во все времена и у всех народов, использовали вполне определенные ведомства. К тому же верная Дорта донесла, что за последние десять дней не раз натыкалась на Вика Матуша, бродившего по нижнему ярусу дворца. Похоже, он искал дорогу к подвалам.
Одинцов повернул голову и мигнул Чосу.
– Этого… тощего книжного червя… Под плети!
– Клянусь молнией Шебрет, хозяин, он расколется после пятого удара! – заметил Чос, направляясь к трепещущей жертве.
Но он ошибся. Плеть просвистела только три раза, и Вик Матуш отдал концы. Несомненно, разрыв сердца. И, несомненно, от страха. Вот только кого больше боялся шпион – своего разгневанного хозяина или бар Савалта?
* * *
Да, Георгий Одинцов мог быть доволен: и своими достижениями, и приятным обществом красавицы невесты, мудрого бар Занкора и неутомимого собутыльника Ильтара, и тем, с какой проницательностью он разыскал чертополох в собственном огороде. Однако доволен он не был, ибо таково свойство человеческой природы – не удовлетворяться достигнутым. И к Одинцову это относилось в гораздо большей степени, чем к любому другому. В частности, коли уж вспоминать о чертополохе, то выдернут он был слишком грубо и поспешно; теперь предстояло копаться в земле, выискивая остатки корешков.