Я благополучно справился с отделением последа и сумел остановить кровотечение, и все же, полагаю, немногое можно было сделать для того, чтобы восстановить количество крови, которое она потеряла.
К счастью, Анаис оставалась без сознания большую часть этого тяжкого испытания. До сих пор не могу забыть, как перед глубоким обмороком она смотрела на меня этими широко распахнутыми, испуганными глазами – в этих глазах ясно читался весь ужас приближающейся смерти. И не премину заметить вам сейчас, что ее последними словами в тот ужасный момент были: „Позаботьтесь о моем ребенке“.
Опасаясь, что уже подвел ее в жизни, я решил не поступать точно так же и со смертью. Поэтому попросил брата привезти мою жену и, не заботясь о травме, которую Маргарет сама пережила не более чем две недели назад, попросил ее стать кормилицей ребенка Анаис.
После неудачных преждевременных родов в груди моей жены осталось достаточно молока, чтобы кормить ребенка. Тогда наши дни и ночи были заполнены заботами о малыше и удовлетворением всех потребностей моей пациентки, которая по-прежнему не приходила в себя. Я боялся худшего, когда спустя почти два дня у нее началась лихорадка. Я вынужден был констатировать, что Анаис определенно не сможет больше цепляться за жизнь».
Прижимая дрожавшие пальцы к глазам, Линдсей пытался остановить слезы, хлынувшие в пелене опиумного тумана. Анаис так нуждалась в нем, а он бросил ее – потерянную и одинокую… Проводил дни напролет в праздности и жалости к себе, любимому, пока Анаис из последних сил боролась, пытаясь произвести на свет его ребенка.
«Мы заботились о девочке с ночи ее рождения. Было не слишком трудно притворяться перед слугами, что этого ребенка родила Маргарет, ведь мы не делили отчаяние от потери своего собственного малыша ни с кем, кроме моего брата. Лишившись двух предыдущих детей, мы решили сохранить смерть нашего третьего ребенка в тайне, оставив это только между нами. Поскольку никто не знал о том, что Маргарет потеряла дитя, окружающие предположили, что ребенок, плач которого они вдруг услышали из нашей спальни, был нашим собственным.
Несмотря на высокую температуру и ощутимую потерю крови, Анаис пришла в сознание на шестой день после родов, наконец-то обретя ясный разум и избавившись от лихорадки. Наверное, будет лишним рассказывать вам, сколько слез облегчения было пролито, когда мы увидели ее наконец-то открывшей глаза. Наверняка не стоит упоминать и о том, какие душевные муки испытывали все мы, когда Анаис осознала, что не может заботиться о ребенке так, как должна делать это мать.
Никогда не забуду, как выглядела Анаис, когда спустя две недели после родов попросила моего брата отвезти ее домой. Тот прощальный взгляд, которым она одарила своего ребенка, будет преследовать меня всегда. Ни на мгновение не допускайте даже мысли о том, что она отдала дочь ради того, чтобы облегчить собственное положение. Ни на мгновение не допускайте даже мысли о том, что ее решение было поступком испорченной женщины – о нет, это был поступок настоящего ангела!
Мы никогда не забудем нашего ангела. Мы никогда не забудем, что именно благодаря вам двоим наше самое заветное желание осуществилось.
Не исключено, что однажды вы сможете примириться с тем, что произошло, и научитесь находить удовлетворение от осознания того, что ваша любовь друг к другу сделала нашу жизнь неизмеримо ценнее».
Письмо выскользнуло из рук Линдсея. У него осталось лишь два варианта действий. Плакать – при том, что он не позволял себе подобного проявления чувств долгие годы, – или снова взяться за трубку. Принять решение было нетрудно. Ощущение трубки в руках было таким знакомым… А вот от слез он давно отвык.
Анаис прошла по длинному мраморному коридору и остановилась перед деревянной дверью, обшитой тяжелыми панелями. Она постучала, подождала ответа. Никто не отозвался. Открыв дверь, Анаис увидела лорда Уэзерби, спящего на диване. Рядом с ним лежала жена, ее голова устроилась на его плече. Они обнимали друг друга.
Анаис медленно, заторможенно обернулась, осознавая: что-то не так. В доме было слишком тихо. Слуги двигались бесшумно. Дом словно окутало пеленой – тяжелой, мрачной завесой.
Линдсей…
Приподняв юбки, Анаис выбежала из комнаты и устремилась вниз по коридору. За окном шел дождь, и дворецкий повесил ее зонтик и пальто сушиться на крючок. Анаис пронеслась мимо вешалки-стойки, поскользнулась на луже дождевой воды и с размаху влетела прямо в пару раскинутых сильных рук, которые тут же надежно обвились вокруг нее.
– Линдсей? – спросила Анаис, задыхаясь в чьих-то объятиях. Но стоило поднять взор, как она увидела мрачное лицо Уоллингфорда. – Отведи меня к нему, – потребовала Анаис, вырвавших из цепких рук приятеля, но тот потянулся вперед и крепко схватил ее за запястье:
– Он ни за что не захотел бы, чтобы ты видела его в таком состоянии, Анаис. Я обещал…
– Мне решительно наплевать, что ты ему обещал! Тогда я пойду сама. Я знаю, где его искать.
Отпустив ее руку, Уоллингфорд жестом попросил Анаис двигаться вперед. Они оба знали, куда идти. Отворив дверь бывшей оранжереи, Анаис увидела, что комната купалась в отблеске свечей, их приглушенный свет отражался в завесах из оранжевого и розового шелка.
– Он там, – показал Уоллингфорд. – За пологом.
Собираясь с силами, Анаис подошла к шелковому шатру, уже известному ей гарему Линдсея. Дрожавшей как осиновый лист рукой она распахнула полог и… задохнулась от ужаса, закрыв рот ладонью.
– Он просто спит, – успокоил камердинер, забирая серебряный поднос и валявшиеся вокруг приспособления для курения. – Он проснется через несколько часов.
– Д… давно он в таком состоянии? – спросила Анаис, еще ближе подходя к Линдсею и ни на мгновение не отрывая взгляда от его безвольно распластавшегося тела.
Линдсей тихо и неглубоко дышал – Анаис едва могла сказать, дышит ли он вообще.
– Не знаю, миледи. Когда он пришел, меня здесь не было.
За окном уже стемнело – долгие часы прошли с тех пор, как Анаис оставила Линдсея потерянно стоявшим у церкви Святой Анны.
– Как известно, он может пребывать в наркотическом угаре дни напролет, леди Анаис. Ну-ну, не стоит так изумляться. Он придет в себя.
Дни? Зашуршав тафтой платья, Анаис опустилась на колени рядом с обмякшим телом Линдсея. Боже праведный, он выглядел так, словно был объят смертельным сном! Анаис потянулась к руке Линдсея, крепко сжала ее между своими грудями, но он по-прежнему не двигался. Даже не шелохнулся, не дал понять, что ощущает присутствие Анаис.
– Я… я должна была его видеть, – прошептала она, все так же пристально, не мигая, глядя на Линдсея. – Как бы то ни было, я всегда знала, что мое место здесь, между ним и опиумом.
Подняв глаза, Анаис увидела, как за ней внимательно наблюдает Вэлери. Чувствуя, как по щекам струятся слезы, она провела дрожавшей рукой по черным кудрям Линдсея – он давно не заботился о стрижке, и волосы теперь спадали длинными волнами.