– Ничего? Даже вашу одежду? А что с домом? – спросила Сара.
– О, дом, разумеется, устоял, только одежда пропала в пламени, – презрительно, словно упрекая, буркнула Энн.
Анаис пронзила сестру уничтожающим взглядом, нисколько не озаботившись тем, что Линдсей стал свидетелем этой молчаливой угрозы, и снова повернулась к чрезмерно взволнованной Саре. Та нервно округляла плечи, словно пытаясь уйти в себя. Без сомнения, сейчас бедная девочка отчаянно желала только одного: чтобы пол под ногами разверзся, поглотив ее вместе со стулом, забрав подальше от этих высокомерных, дерзких людей.
– Боюсь, даже наш дом не устоял в огне, Сара. Теперь мы зависим от таких добрых людей, как вы, которые помогают нам снова встать на ноги. Мы остались ни с чем – разумеется, до того момента, пока вы не приехали сегодня.
– Для вас у меня ничего нет, – сообщила Сара. – Боюсь, вы – слишком крупная, чтобы носить мою одежду. И мои сестры, которые все еще живут дома со мной, намного худее вас.
Анаис почувствовала, как ярко зарделось лицо. Услышав негодующий придушенный звук, сорвавшийся с уст Энн, она поняла, что замечание Сары слышали все присутствующие в комнате. И все же обижаться, а уж тем более сердиться на такое милое создание было невозможно. Сара просто не знала, как лучше выразить свою мысль, и Анаис понимала: девчушка не по злому умыслу столь бестактно высказалась о ее фигуре.
– Сара, – низким, предупреждающим голосом окликнул Уоллингфорд, но Анаис улыбнулась и тихо сказала ему, что не обижается.
– Боюсь, именно это делает с фигурой женщины чрезмерное поедание пудингов и сладких заварных кремов, – заговорщически, словно делясь секретом, зашептала Анаис Саре.
– Я запомню это, леди Анаис, – тоже шепотом ответила девчушка.
– Мне показалось, или я слышал что-то о катании на санках и коньках? – осведомился Уоллингфорд, глядя на сестру и улыбаясь ей с особой нежностью – нежностью, которую он никогда прежде так открыто ни к кому не демонстрировал.
– Что ты на это скажешь? – спросил Линдсей. – Кто не прочь немного позаниматься спортом этим утром?
– О, вы пойдете, леди Анаис? – оживилась Сара, цепляясь за руки Анаис, словно они были ее единственной надеждой на спасение. – Скажите, что пойдете!
– Анаис не пойдет, ей нужно написать письма, – встряла Энн, закатив свои голубые глаза. – Кроме того, она не катается. На коньках Анаис напоминает неповоротливую курицу.
– В самом деле? – Сара повернулась к Анаис и внимательно взглянула на ее своими распахнутыми, невинными глазами. – Представьте, даже я могу кататься на коньках, леди Анаис! Я могу научить вас!
Когда Сара прокричала последнюю фразу с радостным энтузиазмом семилетнего ребенка, Анаис почувствовала, как смягчилось сердце. Саре было пятнадцать – столько же, сколько ее сестре Энн.
– Ну, даже не знаю… – принялась колебаться Анаис. Она совершенно не умела кататься на коньках и уж точно не горела желанием упасть, запутавшись в задравшихся к коленям юбках, прямо на глазах Линдсея и Уоллингфорда. Не говоря уже о том, что она собиралась избегать общества Линдсея на протяжении следующих недель, до тех пор, пока тетя Милли не приедет и не заберет их в свой дом.
– Трусиха, – поддразнила Энн.
– А вот и нет! – испепелила взглядом сестру Анаис. – Что ж, я согласна, пойдемте кататься вместе, Сара. Только вот на протяжении нескольких прошлых недель я чувствовала себя неважно, поэтому не могу пообещать вам ничего, кроме того, что попробую встать на коньки. И если у меня ничего не получится, мы всегда сможем с удовольствием покататься на санках. Так что, идет?
– О, какая же вы хорошая! – радостно засмеялась Сара и вприпрыжку побежала к ожидавшему ее на пороге комнаты брату. – Леди Анаис пойдет кататься, Мэтью! О, это будет самый лучший, самый веселый из всех дней!
– Да, конечно, моя милая.
– Я так счастлива, что поехала с тобой, Мэтью!
– Я тоже очень рад, моя лапочка, – мягко улыбнулся Уоллингфорд. Анаис почувствовала, что и ее губы невольно растягиваются в улыбке, когда взгляд Уоллингфорда, потеплевший от нежности, встретился с ее взором. «Спасибо», – беззвучно, одними губами произнес он и предложил руку сестре. – Пойдем, милая, если мы собираемся кататься на коньках, нужно тебя хорошенько укутать. Мы ведь не хотим, чтобы твои маленькие пальчики и мизинчики щипал мороз.
Анаис проследила, как все остальные тоже потянулись к выходу из столовой. Когда к двери направилась и Энн, Анаис поймала ее за руку и потянула обратно, любезно улыбнувшись проходившей мимо леди Уэзерби:
– Я вдруг вспомнила, мне нужно кое-что обсудить с моей сестрой. Вы сообщите остальным, что мы немного задержимся?
– Конечно, моя дорогая. Не торопитесь. Уверена, конюхам потребуется несколько минут, чтобы запрячь лошадей в сани.
Когда дверь за спиной матери Линдсея закрылась, Анаис возмущенно повернулась к сестре:
– Твое поведение перешло всякие границы! Одно дело, когда мама смеется и находит остроумной издевку лорда Уэзерби, и совсем другое дело – ты, – прошипела Анаис и безжалостно стиснула тонкую руку сестры. – Я чуть со стыда не сгорела за то, что моя сестра может вести себя с таким вопиющим пренебрежением к чувствам других! Та бедная девочка не может ничего поделать с тем, какая она есть. Хватит и того, что весь окружающий мир будет высмеивать и не понимать ее. Она не должна слышать то же самое от тебя.
Голубые глаза Энн мгновенно наполнились слезами.
– Ты вела себя ужасно, Энн, – упрекнула Анаис. – Просто отвратительно! С твоей стороны это было глупо, ребячески, подобному поведению нет оправдания. Такие вещи свойственны людям вроде нашей матери, так не позволяй же мне страдать от осознания того, что моя горячо любимая сестра идет по ее стопам!
– Я не думала, что та девочка все услышит! Я не хотела ее обижать! – произнесла Энн дрожащими губами.
– На протяжении последних месяцев ты уверяла, что повзрослела и стала настоящей женщиной, Энн, но, смею тебя заверить, сегодня ты продемонстрировала отнюдь не поведение благовоспитанной молодой женщины.
– Мне очень жаль, Анаис! Теперь ты ненавидишь меня? Как ненавидишь мать?
– Я не питаю к тебе ненависти. Но сказать по правде, я крайне в тебе разочарована. Ты должна быть очень добрым человеком, Энн, помни об этом. Это и отличает благовоспитанную женщину – доброта и снисходительность по отношению к тем, кто слабее. Я объясняю тебе это, потому что ты – такая красивая, такая прелестная! Ты – чуть ли не самая популярная девушка в нашей деревне, ты пользуешься успехом. Люди захотят подражать тебе, они будут смотреть на тебя как на пример. Можешь верить этому или нет, но такова правда. И если люди увидят, как ты обижаешь кого-то столь же невинного и беззащитного, как Сара, они будут считать это правильным, начнут поступать точно так же. Окружающие станут глядеть на тебя как на образец. Неужели ты хочешь, чтобы люди увидели злую, язвительную красотку, настолько надменную, жестокую и равнодушную, что она наслаждается, причиняя боль и задевая чувства той, кто не может измениться?