– Все, мне пора, – сказал Демид. – Я пойду.
– Погодь, братишка! – Кикимора схватил его за плечо. – Ты ведь в бегах, братишка. Я помочь тебе хочу. Я с кичи смылил, чтоб тебя найти. Тебя в два счета мусора заметут, нельзя одному...
– Иди возвращайся на свою мессу. – Дема высвободился из костлявого зажима Кикиморы. – Там твои... Твои братишки. Идите ловите человеков, тащите их карху на развлечение. У меня своя дорога.
– Да ты что?.. Да чтоб я... С этими? Я тебя искал только. Мы с тобой всю эту малину пожгем. Они ж чего делают!..
Дема повернулся и пошел. Не верил он Кикиморе. Никому он сейчас не верил. Не тот был человек Кикимора, чтоб в друзья ему годиться. У него был только один друг сейчас, и друг этот был в беде.
– Свидимся еще, братишка! – донеслось ему вслед. Демид не обернулся.
Демид не успел дойти до своего дома. Вернее, до того медвежьего логова, которое теперь он называл своим домом. Его посетило видение.
Шарахнуло его, словно током. Так, что в глазах потемнело. Еле успел к стене прислониться, чтобы не упасть. И появилось в темноте, перед его глазами, лицо. Знакомое лицо. Только вот бледнее, чем обычно, ни кровинки. И глаза какие-то странные, желто-зеленые, с вертикальными зрачками. Глаза рыси.
Но все равно это была она.
– Демид. – Губы Леки едва шевельнулись. – Где ты, Демид? Жив ли ты?
– Жив, – сказал Демид. Вернее, попытался сказать, потому что она явно не услышала его. Связь была односторонней.
– Дема, милый, я не знаю, где ты, жив ли ты... Здесь все так плохо... Плохо. Наверное, ты умер, если не приходишь ко мне. И карх... Ты ведь собирался убить его. А теперь он пришел сюда. Он Жив. Он убил... Убил Лесных. Он осквернил Круг. И я не знаю, как остановить его. Я ничего не вижу, Дема. Я ослепла. Я в черном колодце, Дема. Я не знаю...
– Лека! – заорал Демид, без особой надежды на то, что будет услышан. – Я найду тебя. Лека!..
– Знающий. – Изображение лица девушки истаивало, превращалось в призрачную дымку. – Найди Знающего...
И пропало.
Демид стоял у стены дома и ощупывал руками грудь. Кто-нибудь посторонний, наверное, решил бы, что у него плохо с сердцем. И был бы отчасти прав. Но в настоящий момент Дема забыл о своем сердце. Он искал что-то во внутреннем кармане своей куртки.
Фотография. Вот что там было. Черно-белая фотография китайца, которую Дема извлек из «дипломата» майора Антонова. А теперь к этой фотографии добавилась открытка. Он нашел ее в ящике стола Фоминых. Но адресована она была именно Деме. Просто не дошла до своего адресата. Она была подписана теми же китайскими иероглифами, что и фотография.
Но написана открытка была по-английски. А значит, он мог прочитать ее. Наверное, когда-то Дема знал китайский. Но сейчас самое большее, что он мог пробормотать по-китайски, это «ни хао». Иероглифов он не знал вообще.
Дема повертел открытку в руках. Откуда-то из Лондона. А потом повернул открытку текстом к себе и начал читать, шевеля губами.
«Дорогой Дема, – значилось в открытке. – Прими знак from One Way. Помнишь «Глаз Шайтана»? Наверное, нет. Плохое умирает в нашей памяти, но не умирает в мире. Оно вернулось. Оно разбудило тебя. Дао – вот то единственное, что дает нам надежду. Дао открыл мне – ты в беде. Прошлое позовет тебя снова, и этот зов будет страшным. Найди Последнего, и он расскажет тебе. Он живет там, где ели думают как люди».
– One Way, – слова эти слетели с губ Демида, как дуновение горного ветерка. – Один Путь? Путь – это Дао. Что это за Путь, с которого мне дают знак? Кто дает этот знак?
Ван вэй это имя человека хранителя ты называл его шифу. Он спас твою жизнь однажды и пытается сделать это снова.
«Кто это – «Последний»? Кто это – «Знающий»?
Это неизвестно. Это новое для меня. Ищи Леку. Спаси ее.
– Хорошо, – сказал Демид. – В любом случае мне пора смываться из города. Я стал слишком желанной мишенью для многих.
* * *
Демид ехал в машине – уже в третьей попутке на своем пути. Это было небезопасно – конечно, его уже искали на выездах из города. Поэтому он не сел в автобус. Не так уж трудно найти человека по ориентировке, когда рейсовый автобус останавливается на автостанции и разморенные пассажиры вываливаются толпой – сходить в сортир и сжевать пару черствых пирожков. Дема загримировался. На этот раз он не поленился, надел темный парик и вставил темные, почти черные, контактные линзы. Усы, измененная форма носа. Он не был похож на себя теперь.
Его искали. Он чувствовал это. Искала милиция, искали и ТЕ, прислужники карха. Он ловил на себе прощупывающие взгляды. Но его не узнавали. Время его еще не пришло.
Через двенадцать часов после того, как Демид покинул город, он выскочил из кабины последнего грузовика, пожал руку шоферу, отдал ему пятерку и пошел в деревню. Деревню, где жила Лека.
* * *
В окошко тихонько постучали. Любка, которая уже полчаса ворочалась, пытаясь заснуть, на своей скрипучей деревенской кровати с панцирной сеткой, толстым тюфяком и пятью подушками, вскочила и побежала к окну.
Она ждала этого стука. Она знала, что рано или поздно он должен появиться.
Луна была кровавой. Она была ярко-красной уже третий день, и деревенские бабы говорили, что это не к добру. В отраженном свете красного прожектора луны все в саду казалось зловещим. Красноватого оттенка было и лицо человека, который стоял под окном.
Он не был знаком Любке. Он был похож на кавказца.
– Вы кто? – спросила она, едва отворив створку. Сердце ее билось испуганно. – Чего по ночам бродите? Счас папку позову. С ружьем.
– Это я. – Человек стащил с головы черный парик, аккуратно отклеил усы. – Где Лека?
– Дема! – Любка едва не бросилась Демиду на шею, чуть из окна не вывалилась. – Дема, где ты пропадал? Лека исчезла!
– Тише! – Демид приложил палец к губам. – Куда она исчезла?
– Откуда я знаю куда? Два дня уж ее дома нету. Пропала ночью, и все. И одежда ее вся дома осталась.
– А Роща? Искали там ее?
– Конечно! Там и искали. Ни слуху ни духу. Родителям уж ее позвонили сегодня. Завтра должны приехать.
– Понятно, – сказал Демид. – Ладно, Люба. Спасибо, что сказала. Пойду я. Про меня не говори никому, что видела.
– Демид! Ты ведь Леку искать пойдешь? Возьми меня с собой!
– Нет. – Демид покачал головой: – Нельзя. Не хватало только, чтоб еще и ты пропала. Не дело это – девчонкам ночью по лесу шастать.
И исчез – словно растворился в ночной темноте.
* * *
Фермер Степан Елкин тоже не спал. Он пытался заняться какой-нибудь работой. Он стоял в сарае у верстака и строгал ножку для табуретки. Только ничего у него не получалось. Не помогала работа. Не отвлекала от мрачных мыслей.