– Если позволите, магистр. Одного христианина, бывшего раба с шебеки Эль-Хаджи, нужно отправить в Геную или Венецию. Он хочет добраться в родные края, на север, в Россию.
– Хорошо. Смотритель порта получит мой приказ. Корабли из Генуи – частые гости на Мальте. Это все?
– Да, достопочтенный.
Де Рокафуль кивнул и поднял нагрудный крест, благословляя Серова. Откланявшись, гости направились к выходу, но у порога Серов остановился, пропустив вперед де Пернеля, и спросил:
– Вы сказали, мессир, что прозвание Сирулла на арабском – Божий гнев. А как переводится женское имя Сайли?
– Это не арабское слово, а турецкое. Оно означает «праздник».
Праздник! – думал Серов, шагая по роскошным залам. Праздник! В самую точку попали! Она – праздник, который был со мной! И будет снова – ныне, присно и во веки веков! Ну, не во веки, а до тех пор, пока не разлучит нас смерть… Но и тогда мы ляжем рядом, пусть не на солнечной Мальте, а в другой земле, холодной и суровой. Будем спать триста лет, а потом… Кто знает? Кому ведомы причуды времени?.. Может быть, возродимся и встретимся вновь…
Де Пернель остановился в Посольском зале.
– Вы поразили великого магистра своим военным дарованием. Я не ожидал, что он согласится отдать часть флота в ваши руки. Прежде речь шла о раздельном командовании.
– Магистр – мудрый человек, – сказал Серов, отвлекаясь от дум о Шейле. – Вор скорее поймает вора, пират – пирата… А два начальника – верный путь к поражению. Опять же я согласен плыть под мальтийским флагом… Вы понимаете, Робер, что это значит?
– Да, мой капитан. Добыча – пополам, но слава достанется нашему Ордену. А вам – возлюбленная супруга и другие пленники. Это справедливо.
– Справедливо, – согласился Серов. Бродила, правда, у него мысль купить черного шелка и найти в Валетте живописца, чтобы намалевал череп с костями. Если прозвали его Божьим гневом, то «Веселый Роджер» будет в самый раз! [82]
– Вы довольны, мессир? – спросил де Пернель.
– Вполне, командор. Двенадцать сотен пехотинцев и отряд рыцарской конницы… Это больше, чем я рассчитывал. Лишь одно меня смущает…
– Да?
– Мессир Зондадари сказал, что кроме вас нашлись у меня и другие поручители. Любопытно, кто?
Лица Деласкеса и Абдаллы мелькнули перед Серовым, но он сдержался и не назвал их имена. В конце концов, они могли и в самом деле явиться во дворец по вызову квартирмейстера.
– Господь не оставляет праведных. Его заботами у Ордена есть доброжелатели, – пояснил де Пернель. – Не только в Касабланке, Ла-Кале, Триполи и других христианских городах Магриба, но даже при дворах беев и султанов. Многое рассказывают те, кто выкуплен из магометанского плена… Завтра, мессир, вы увидите карты Джербы и восхититесь их подробностью. Стоит ли удивляться, что наши лазутчики узнали о ваших деяниях и донесли эту весть до магистра? Лучше взгляните на то, что окружает нас. – Рыцарь обвел рукой расписанные картинами стены, изящные высокие подсвечники из серебра, мебель с инкрустацией из слоновой кости, кресла для капитула Ордена и послов, большие сундуки с дарами. – Как величественно, какая красота! Не обижайтесь, мессир Андре, но вряд ли вы видели такую роскошь в доме вашего батюшки или на вест-индских островах.
Знал бы ты, что я видел, когда и где! – подумал Серов, пригасив улыбку. Лувр, Прадо, Эрмитаж, соборы и дворцы в Москве и Риме, Мадриде и Праге, Париже и Флоренции, сокровища десятка стран и трех десятков городов! Ему, повидавшему так много, уверенному в том, что за недолгие часы полета можно добраться до любой из европейских столиц, восторг де Пернеля казался наивным и детским. Но он послушно изобразил восхищение, закатил глаза и произнес:
– Потрясающе, клянусь якорем и мачтой! Большое счастье для провинциала вроде меня лицезреть орденскую мощь и эти несметные богатства! Лишь об одном скорбит мое сердце: что супруга моя не со мной и не может усладить взор таким великолепием.
Они вышли во внутренний дворик, а потом – на площадь, где дожидался Рик Бразилец с лошадьми.
* * *
Вечером Серов, квартировавший на «Вороне», призвал к себе Михайлу Паршина, родича царского стольника Толстого. Когда тот явился и выпил первую кружку, Серов кивнул на постель, где были разложены шпага, два пистолета, дорогой костюм при поясе, шляпе и башмаках и три увесистых кошелька с монетой. Было в них золото и серебро.
– Бери, Михайла, владей. Все твое!
Паршин оторопел.
– Андрей Юрьич! – Он взвесил в ладони мешочек с дукатами. – Это ж такое богатство… Да все имение батюшки моего половины не стоит! На эти деньги я бы батальон вооружил!
– В России, может, и вооружил бы, даже на водку хватило бы, но ты поедешь по Европам, где цены куда повыше. До Генуи тебя торговый корабль отвезет, а дальше коня покупай и езжай через Милан на Вену. В Вене осмотришься, решишь, как к своим пробираться. Дальше Вены я тебе не советчик.
– Храни тебя Христос, милостивец мой! – Михайла отхлебнул из кружки и запустил пятерню в русый чуб. – Чем отслужу за такую подмогу?
– Отслужишь, – строго сказал Серов и вытащил из-за отворота рукава пакет с заготовленным письмом. Было оно писано на французском, на лучшей бумаге, и запечатано тремя печатями, а на пакете значилось русскими буквами: «Государю и Императору Всея Руси, Его Величеству Петру Алексеевичу от покорного слуги Андрея де Серра, морского капитана и французского маркиза – в собственные Его Величества руки». Он протянул письмо Паршину и молвил: – Вот служба твоя, Михайла. Доставишь сей пакет царю или через родича передашь, через большого вельможу. Золото и серебро даю тебе, чтобы дорога легла быстрей, оружие даю, чтобы от лихих людей отбиться. Как по-твоему, сколько путь займет?