И тут он замечает, что дверь слегка приоткрылась.

— Дверь уже была настолько открыта, когда мы пришли? — с волнением спрашивает он.

— Кажется, нет, — отвечаю я.

— Тогда, ради бога, отойдите!

Едва я отступаю в сторону, как происходят две вещи: из-за двери начинает тянуть ужасным смрадом, затем раздаются жуткие хлюпающие звуки, от которых кровь стынет в жилах. Мы с профессором отскакиваем назад. Он хватается за детонатор; дверь распахивается, и перед нами предстает жуткое чудовище. Я не в силах его описать. Оно похоже на ту тварь, что мы видели в пещере близ Кордильера-де-Вильканота, только этот монстр еще ужаснее, ибо у него нет щупалец, а его тело представляет собой аморфную, бесформенную массу, которая может превращаться во что угодно. Сначала в дверях возникает тестообразная плоть, которая заполняет собой весь проход; затем в этой плоти появляется злобный глаз, и аморфная масса начинает вытекать через дверь, словно вязкая жидкость; я слышу отвратительное чавканье, хлюпанье, рыгание и вместе с этим — пронзительный свист.

В этот момент доктор Шрусбери нажимает ручку детонатора; камни, обрамляющие проход, взлетают на воздух, вслед за ними вздрагивают огромные колонны и каменные блоки — и падают вниз, заваливая проход вместе с мерзким чудовищем.

Не медля ни секунды, доктор подзывает наших крылатых тварей, которые выныривают из густых клубов тумана, чтобы унести нас прочь с проклятого острова. В последний момент я успеваю заметить вот что: монстр, который только что разлетелся на куски и был погребен под многотонными колоннами, теперь постепенно, выбрасывая тысячи тоненьких щупалец, собирает себя по частям, а затем с невиданной скоростью мчится по зеленовато-черному илу прямо к нам; я слышу, как под ним содрогается земля. Впрочем, возможно, дрожь земли вызвана подземными толчками, возникшими в результате мощного взрыва.

Мы с профессором вскакиваем на спины крылатых чудищ и вскоре оказываемся в доме на Кервен-стрит».

4

Именно этот сон заставил меня отправиться в Бостон, чтобы обратиться за консультацией к доктору Эйзенату Де Вото. За последнее время я стал участником таких невероятных — хотя на первый взгляд вполне обыденных — событий, что начал опасаться за свой рассудок, иначе говоря, мне требовался опытный психиатр. Но единственный совет, который смог дать мне доктор Де Вото, это как можно скорее покинуть дом на Кервен-стрит, а заодно и Аркхем; по его словам, дух старины, царящий в этом городе и в доме профессора Шрусбери, явно оказывает на меня разрушающее воздействие. Он не стал разъяснять значение моих кошмарных снов, а просто дал мне понять, что я, скорее всего, страдаю галлюцинациями, возникшими на почве каких-то нервных потрясений, которые я продолжал переживать даже во сне и которые из-за этого превратились для меня в реальные события; иными словами, сны, которые я видел в доме на Кервен-стрит, были вовсе не снами, а кошмарами наяву, в которых я принимал непосредственное участие!

Как иначе можно было объяснить то, что произошло прежде, и то, чему еще только предстояло произойти?

Ибо дальнейшие события начали разворачиваться с такой быстротой, что я просто не успевал заняться разгадкой тайны профессора Шрусбери. Возможно, я так ничего бы и не понял, не забудь он вовремя спрятать мои ботинки.

Ибо, проснувшись утром, я увидел, что мои ботинки покрыты слоем зеленовато-черного ила — такого, какой был на острове в Тихом океане! Мало того — в моем кармане лежал камешек в виде пятиконечной звезды, покрытый странными, непонятными иероглифами!

Этому еще могло бы — могло бы, говорю я, — найтись логическое объяснение: скажем, тот, кто знал содержание моих снов, мог испачкать мои туфли и подкинуть камешек; однако никто на свете не смог бы сделать одной весьма обычной на первый взгляд вещи: положить в карман моего пальто выпуск газеты «Лондон таймс», вышедший всего день назад, который за столь короткий срок физически не мог переместиться на Кервен-стрит!

Вот из-за этой газеты я и нанес безрезультатный визит доктору Де Вото, после чего вернулся в Аркхем, к доктору Шрусбери. Однако сказать ему я ничего не успел и замер на пороге, увидев крайнее возбуждение и бледное, измученное лицо профессора. Заметив меня, доктор Шрусбери обрушил на меня целый поток слов.

— Где вы были, Эндрю? Ладно, не имеет значения; немедленно отнесите эти папки в университетскую библиотеку. Эти материалы могут понадобиться будущим поколениям исследователей.

Только тут я с удивлением заметил, что в мое отсутствие профессор разбирал папки с записями, рассовывая их по коробкам и ящикам, чтобы отправить в какое-нибудь надежное место. Однако у меня не было времени размышлять о причинах странного возбуждения профессора, поскольку он, велев мне как можно скорее отправляться в библиотеку, продолжал метаться по кабинету, сваливая в кучу книги, рукописи, старинные тексты, выписки из «Пнакотикских рукописей», «Некрономикона» и всего остального, включая большую опечатанную папку, на которой рукой профессора было написано: «Материалы с Целено», — нужно сказать, что именно эту папку профессор берег особо тщательно и не позволял мне в нее заглядывать.

Все это время он что-то бормотал себе под нос; я расслышал только: «Не нужно было брать его с собой! Какая ошибка!» Иногда он останавливался на бегу и бросал на меня взгляд, полный какого-то усталого сочувствия, или, что было гораздо страшнее, молча смотрел в сторону окна, выходившего на реку Мискатоник, и так внимательно к чему-то прислушивался, словно от этого зависела его жизнь. Все это настолько подействовало мне на нервы, что, выходя из дома, я тоже с тревогой посмотрел на реку, однако не увидел ничего, кроме залитой солнцем водной глади.

Вернувшись, я застал профессора в глубокой задумчивости; перед ним лежала раскрытая папка с «Материалами». И вновь — уже в который раз — я проверил на себе его удивительную чувствительность; я вошел в комнату без единого звука, профессор стоял ко мне спиной, и все же, едва я показался в дверях, он заговорил:

— Меня мучает один вопрос. Не опасно ли дарить миру эти записи? Впрочем, чего мне бояться, ибо кто мне поверит? Кто поверит словам, высеченным на каких-то камнях? Форт умер, Лавкрафта больше нет… — И он покачал головой.

Я подошел к профессору и заглянул ему через плечо. В глаза бросился текст, напоминавший рецепт, однако в нем было столько непонятных слов и странных имен, что я сразу перевел взгляд ниже. То, что я прочитал, стало еще одним звеном в цепи логических объяснений, связанных с перемещениями во времени и пространстве, неведомых человеку. Ибо текст, написанный размашистым почерком доктора Шрусбери, гласил:

«Золотистый напиток Старших Богов дает возможность свободно перемещаться во времени и пространстве, позволяя существовать вне земных законов и измерений; он обостряет чувства до такой степени, что человек теряет представление о реальности и пребывает в состоянии, граничащем со сном…»

Это все, что я успел прочесть, прежде чем профессор закрыл папку и снова ее опечатал.