Они сели в микроавтобус, раскрашенный в цвета их туроператора. Пока молоденькая индианка приветствовала их на университетском французском, она рассматривала ехавшие с ними пары. Все были в возрасте от тридцати до сорока. Кто помоложе, сказала она себе, делают это неорганизованно, просто покупают билет на самолет, приземлившись в Бомбее, высаживаются в ночь, горячую и влажную, как лоб средневекового палача, и отправляются на поиски гостиницы. Находят за пару рупий какой-нибудь грязный клоповник-развалюху, где уже похрапывает целая орава туристов, таких же безденежных, таких же молодых, разбившихся на такие же влюбленные парочки, для которых эти липкие ночные часы станут воспоминаниями прекраснее всех центральноафриканских изумрудов.
Ее муж утер лоб. Она любила его, любовь к нему была светочем, озарившим ее жизнь. Он нажал над собой кнопку кондиционера.
— Смотри-ка! С ума сойти! — сказал он, показывая на огромного буйвола, тащившего телегу, нагруженную ржавым железным ломом. — Настоящее путешествие во времени, а?
Она кивнула. Бульвары были такие просторные и приятно пахли чем-то сладким, смешанным с пряностями, потом и выхлопными газами. На пересечении с узкими улочками она успевала заметить полуголые фигуры, смуглые и тощие. Эти тела казались донельзя выдубленными жизнью. Интересно, подумалось ей, каково было бы потрогать такое тело, похоже, наверно, на мешок, набитый деревяшками. А каково было бы заниматься любовью с тощим индусом, интересно, он ласковый? Она сказала себе, что это, должно быть, сродни зоофилии, все равно что заниматься любовью с котом, он схватит тебя за загривок, вонзит в бедра острые, как лезвия «Опинель», когти и всадит член, который, не намного мягче рулона наждака. Еще она сказала себе, что подобных сцен, наверно, можно было бы наблюдать десятки, вот сейчас, в эту самую минуту, за поворотами этих темных улочек, пахнущих перцем и смертью, что девушек никто не спрашивает, что с ними делают это на кучах отбросов, под равнодушным взглядом голопузых детишек. И оставляют лежать там, с липкой спиной, с пылающей кожей, а они только и могут, что собрать свое шмотье, кое-как натянуть его и уползти в свою конуру из досок и жести, плакать, подмываясь в тазу с теплой водой, смотреть сквозь дырочку в стене на улицу и представлять себе, как идет своим чередом тамошняя враждебная жизнь, похожая на плесень, и ждет, чтобы они снова вышли, точно козы на бойню, и они выйдут, и их опять завалят, как глупых коз, и ни о чем не спросят.
Их отель оказался большим современным зданием, расположенным в некой нейтральной зоне, в плане местного колорита более западной, чем остальной город. Молоденькая индианка, та, что приветствовала их, заученно объяснила какие-то практические детали, которые она пропустила мимо ушей. Потом группа вышла из автобуса, все обсуждали отель и местоположение, кто-то уже раздавал чаевые грумам, которые спешили к их багажу, мужчины целенаправленно устремились к стойке портье, где получали и убирали в наружные кармашки чемоданов «общие сведения для постояльцев» так бережно, словно это были правила приведения в действие ядерного реактора, после чего направлялись в свои номера, торопясь с восторгом обнаружить, что проделали путь в пять тысяч километров, ради таких привычных вещей, как кабельное телевидение, минибар и ванная с универсальными розетками для электробритвы.
Ее муж сел на кровать с усталым вздохом путника, вернувшегося из долгих странствий по тропическим широтам, вымотавших его до последнего предела.
— Я с ног валюсь. Приму душ и вздремну пару часиков.
Пока он раздевался, она открыла чемодан и достала его несессер с туалетными принадлежностями.
— Я быстро, — сказал он и ушел в ванную.
Она включила телевизор, на экране индус с печальным видом рассказывал о наводнении, смывшем с лица земли крестьянские деревни на территории, равной половине Европы. Показали раздутые от воды коровьи туши, медленно плывшие по течению, детские лица с застывшим на них жутковатым выражением удивления, словно им не верилось, что жизнь могла сыграть с ними такую шутку, обломки хижин и спасателей, совершенно бессильных перед стихией.
Истошный вопль за дверью ванной заставил ее вздрогнуть. Пятясь задом, оттуда вышел ее муж, абсолютно голый. Его лицо показалось ей маской смерти.
— Там…Там… — только и выговорил он.
Она привстала.
— Там… Там…
Он посмотрел на потолок, на стены, словно от них могла исходить опасность, и осторожно сел рядом с ней на кровать. От страха он весь как будто скукожился. У него оказалось костлявое, как у верблюда, тело, длинные бледные ноги с угловатыми коленями, чуть вздутый живот, хрящи грудной клетки, образующие под кожей ломкий геометрический узор. И еще у него оказался, она взглянула мельком, испытав при виде его то же чувство брезгливости и недоумения, что бывает от белесого трупика личинки насекомого неизвестного доселе вида, на половой орган мужа, до того малюсенький, что он выглядел в эту минуту почти неправдоподобным.
— Там… Там…
Она встала и направилась в ванную.
— Осторожней… позвони портье…
И она услышала, как муж схватился за телефон. В углу душевой кабинки, на краю фаянсового поддона, черное, размером с виноградину, насекомое слабо шевелило усиками, издыхая. Она вышла.
— Ничего страшного. По-моему, это не… — попыталась она сказать. Но муж был всецело поглощен разговором на английском языке.
— There is a scorpion in the shower. It's incredible. What kind of hotel are you? I want another room. No! This is not my problem. I want another room NOW [7] …
Она повторила: «Перестань. Это ни к чему. Это просто…»
— Заткнись! — Он сорвался на крик. — Заткнись! Я говорю по телефону! Listen to me. I give you an hour. ONE HOUR! [8]
Он швырнул трубку и выругался.
— Черт! Черт! Макаки хреновы! Дерьмо! Я плачу свои деньги! Я — клиент! Уроды! Делают вид, будто не понимают, что им говорят. Издеваются…
Он был все такой же голый, все такой же белый, все такой же тощий, как старый верблюд. Он громко кричал, а ей хотелось тишины, хотелось спать, ей нравился этот номер, в нем пахло мускусом, как в покоях из «Фаворитки султана». Ей хотелось посмотреть по телевизору на изможденные лица маленьких индусов, а тем временем один из мужчин-котов пусть бы вскарабкался на фасад отеля и взломал окно. Пусть бы он покрыл ее всю поцелуями, жгучими, как крупинки фосфора, сорвал бы с нее одежки и сжег их, и сказал бы ей, что теперь все будет по-другому. Этот твердый и костистый мужчина навалился бы на нее, и ей бы казалось, будто она лежит под лестницей-стремянкой, и после семи часов любви без передышки в медленном ритме фольклорной музыки южного штата Керала он увел бы ее к себе домой и там отдал бы своим братьям и всем друзьям, как бессловесную тварь, и все, все они говорили бы ей «люблю тебя, моя любовь» на исконном языке долины Инда, а на этом языке «люблю тебя» и «моя любовь», наверно, похожи на теплые волны, и они ласкали бы ее лицо, оставляя на нем розоватые капли.