Клер была отведена жилая комната, бывшие отдельные покои старой леди. Над ней была комната, которую тетя Маргарет использовала как студию, где рисовала вполне профессиональные и очень приятные сюрреалистические акварели, пока ее не стало подводить зрение. Из студии лестница вела на крышу башни с бойницами и флагштоком, на котором Джеймс в детстве поднимал штандарт Гордонов.
Клер осторожно толкнула дверь, ведущую наверх. Та подалась, и Клер взбежала по темной, холодной, полной сквозняков лестнице, нащупала выключатель и заглянула в бывшую спальню тети. Там оставался только широкий деревянный остов кровати, сколоченный когда-то прямо здесь, – поэтому ее невозможно было внести по узкой винтовой лестнице. Не осталось здесь ни гардин, ни ковров, ни даже абажура, и ни, кстати, отопления. В комнате стоял ледяной холод. Клер не стала подниматься на следующий пролет: все эти места давно полны лишь воспоминаний о солнечных днях, когда молодая Маргарет рисовала в тихой студии с каменными стенами, и воздух был напоен резкими запахами терпентина и льняного масла. Не было смысла и в том, чтобы вылезать на крышу. Бегство оттуда было нереально.
Выключив свет, Клер спустилась назад. Ее чемоданы, как она заметила, стояли возле кровати, старый шерстяной халат, принесенный из спальни, лежал поперек кресла.
Она подошла к двери, подергала ручку, но она, как и ожидалось, была заперта. Пол совсем не шутил, когда приволок ее сюда, он был дьявольски серьезен. Она подошла к окну и выглянула. Было совершенно темно – она смогла различить лишь свое лицо, искаженное страданием, грустно смотревшее на нее с темного стекла. Она резко опустила занавеску и обвела взглядом комнату, окончательно ошеломленная. Она была узницей, настоящей узницей в собственном доме. Клер села на постель, неожиданно осознав, что по ее щекам текут слезы. Она была опустошена, измучена и очень боялась.
Старая комната была прекрасна: кровать украшена четырьмя резными столбиками, кресла, комоды – из старинного черного дуба, обитого голубым бархатом и вытершейся парчой. Ковер был привезен из Обюссона, и Клер всегда удивляло, почему мать не снесет его вниз на всеобщее обозрение. Возможно, не осмеливалась: это по-прежнему была комната Маргарет Гордон, и всегда ею останется.
Клер никогда не чувствовала себя более одинокой. Она встала, утерла слезы, и начала неустанно мерить шагами комнату. Миг слабости прошел, вернулась злость из-за крушения плана бегства. Сейчас она вся была напряжена как струна. Слишком напряжена, чтобы даже вспоминать об Изабель.
Она не чувствовала клаустрофобии, пока что нет. Это была большая комната, которую она всегда любила, и к тому же она сознавала, что над ней есть еще две просторных комнаты, а над ними крыша и небо. Нет, Клер не чувствовала себя загнанной в клетку. Последнюю мысль ее сознание быстро отвергло, но она нахмурилась: ситуация была за гранью допустимого. Если она кому-нибудь скажет, что с ней произошло, сомнительно, что ей доверят. Этого Пол и добивался! Она вдруг подумала об Эмме, и глаза ее вновь наполнились слезами. Если бы только Эмма была здесь! Она живо представила себе голос подруги:
«Господи, как интересно! Какой готический роман! Ты хочешь сказать, он тебя запер»? Когда-нибудь они вместе посмеются над этим, но только не сейчас. Клер снова начала бить дрожь.
Снова и снова она толкала двери, пытаясь высадить щеколду, но та держалась очень крепко. В доме стояла полная тишина. Клер понятия не имела, который час. В сотый раз она проклинала себя за то, что оставила часы в Лондоне – жалкий, беспомощный, вызывающий жест. Чувствовалось, что поздно, и она отчаянно устала. Наконец она вяло поднялась и, пройдя в маленькую ванную, вымылась и переоделась в ночную рубашку. Когда она вернулась в спальню, там похолодало, и, откинув занавеску, она увидела серебряный лунный свет, отражавшийся на вершинах елей – те блестели от инея.
Она забралась в постель, и села, обхватив руками колени. Книжные полки были пусты – Антония, должно быть, перенесла все книги Маргарет вниз. Не было ни радио, ни телевизора. В комнате имелась только одна книга, лежавшая на прикроватном столике рядом с лампой. Взяв ее руки, Клер обнаружила, что это новенькая Библия. Она со слабым смешком бросила книгу назад, затем, нахмурившись, снова взяла. Возможно, это поможет избавиться от кошмаров.
Ей нужно было поспать. Она так устала, что глаза закрывались сами собой – и однако, она боялась; боялась кошмаров, которые придут – она была в этом уверена, – стоит лишь закрыть глаза. Боялась Изабель, которая приходила, когда хотела, независимо от того, закрыты глаза Клер или нет. Она сонно оглядывала комнату, ненавидя эту тишину и эти тени, скрючившись под одеялом и прижимая к себе Библию.
Клер проспала всего несколько минут, или ей так показалось, когда внезапно проснулась от звука отпираемой задвижки. Она села с колотящимся сердцем, глядя, как открывается дверь, надеясь, что Антония или Арчи сжалились и решили освободить ее.
Но это был Пол. Он вошел в комнату, запер за собой дверь, а ключ положил в карман шелкового халата. На миг он остановился посреди комнаты.
– Как приятно видеть, что любящая послушная жена ждет тебя, – он начал развязывать пояс халата.
– Уходи, Пол. – Клер внезапно страшно испугалась. – Не знаю, как у тебя хватает стыда приходить сюда. – Она отвернулась от него и плотнее закуталась в одеяло. Во рту у нее пересохло, от страха подступала тошнота.
Он тихо рассмеялся.
– Прошло много времени, Клер, с тех пор, как мы с тобой занимались любовью.
– И больше никогда не будем. – Клер вцепилась в одеяло.
– Да? Разве не ты приходила ко мне в ту ночь в Бакстерсе, в шелковой ночной рубашке и вся надушенная, ох, какая соблазнительная. Ты ведь этого тогда хотела, правда? – в его тоне звучала насмешка.
– Ну, а сейчас не хочу! – Клер уткнулась лицом в подушку.
Пол сел на край широкой постели, вынул ключ из кармана и засунул под угол толстого матраса. Потом снял халат и, бросив его на пол, погасил свет и лег в постель рядом с Клер.
Руки, стиснувшие ее грудь, были холодны как лед. Клер попыталась отодвинуться на край постели, но он легко перевернул ее на спину и прижал к простыне всем весом своего тела.
– Немного супружеских обязанностей не повредят нам обоим, как ты думаешь? – прошептал он, задирая ее ночную рубашку. Он даже не пытался поцеловать ее. Вместо этого он прижался лицом к ее груди, и она почувствовала, как его зубы больно прикусывают ее кожу. Сначала она пыталась сбросить его, но потом затихла. Пол был слишком тяжелым, да и в любом случае секс с ним никогда не продолжался слишком долго, и все, что ей нужно сделать, это вытерпеть неприятную процедуру, а потом он уйдет. Она закрыла глаза и стиснула зубы.
– Ты занимаешься любовью с дьяволом, как ведьмы в старину? – пробормотал он ей на ухо, сжимая ее грудь. – Вот что происходит дома, в саду, когда ты вызываешь духов? Твои любовники являются тебе с рогами и хвостом? Или, может быть, в обличье зверей? – Он начал коленом раздвигать ей ноги.