— Э-э-э! — потряс его за плечо внезапно появившийся Иван Гаврилович. — С кем это ты разговариваешь? Павлушку не видал?
— Где-то здесь ходит, — отмахнулся бородач и снова повернулся к зеленому.
Иван Гаврилович вынул мобильник и заткнул мизинцем одно ухо.
— Алло! — закричал он, удаляясь в темноту мелкими шагами, — Ну ты где?! У какого костра? У Гамнилина? Это не мой! Мой левее! Иди к сцене и прямо! Я встречу! Гамнилину привет! Не, не буди!
— Скажите, — зеленый подергал бородача за рукав штормовки. — Если я правильно понимаю, вы не профессиональные туристы, не профессиональные музыканты, а собираетесь на природе, просто чтобы…
— Кто бутылку взял?! — грозно перебил бородач, шаря рукой под бревном.
— Хватит пить! Пойдем к сцене! — закричала над его ухом девушка с рваными коленками. — Шопин и Гамнилин уже начали, слышишь?
— Ну пошли, — бородач встал и покачнулся.
Девушка поддержала его, чтобы он не упал в костер, хотя сама стояла не очень твердо.
— Пошли — значит пошли! — решительно кивнул бородач и обернулся к зеленому. — Где фонарь? Черт с ним, без фонаря найдем!
Найти сцену удалось довольно быстро. Возле сцены на свинцовых щитках сидели и лежали люди. Много людей. Некоторые спали, некоторые обнимались, некоторые слушали, держа в руках кружки. Между телами зигзагом скакала здоровенная черная псина, а за ней с визгом носились дети в маленьких тельняшках и штормовках, измазанных рыжей глиной. В задних рядах возвышался седой человек в могучих очках, на лице его была мечтательная улыбка, а поднятая рука уверенно сжимала меленькую камеру, направляя ее на сцену.
На сцене парень в яркой соломенной шляпе привычно перебирал кнопки гитары и пел: "Ты цистерной не задавишь Шопина! Шопин сам задавит твой цистерн!" Песня закончилась, публика разразилась апплодисментами, а псина приостановила бег и дважды гавкнула.
— Цистерны!!! — раздался женский крик из толпы.
— Цистерны только что спел, — возразил певец и поправил шляпу. — А сейчас я спою…
— Шопин, где Гамнилин?! — заорал бородач издалека, протискиваясь к сцене.
— Разве я сторож Гамнилину своему?! — парировал из всех динамиков певец, и люди засмеялись. — На самом деле Володька сегодня приболел и не появится. — Публика закивала уныло, но понимающе. — А сейчас я спою свою любимую песню…
— Цистерны!!! — снова раздался женский крик.
— Если останется время. А сейчас я спою свою любимую песню, которую мы с Володькой сочинили на стихи Надежды Лысых и народную музыку античного композитора Цоя…
— Цистерны? — неуверенно предположил женский голос.
— А вот и не угадали, другая песня! А чтобы было понятно, о чем в песне речь, вначале небольшая предыстория. — Шопин скрестил руки на гитаре и откашлялся. — Эпиграф! Однажды на слете «Е-Бэ-Дэ» Гамнилин перепутал и вместо соли опрокинул в котелок водку…
— Лося!!! — хором крикнула толпа.
— Как вы догадались? — удивился Шопин.
— Лося-я-я!!! — взревела толпа торжествующе.
— Тогда подпевайте! Очень просто: первые ряды повторяют "два лося, два лося", а последние поют "пили водку, пили водку". Три-четыре!
— А-у-а-у-а-у-а!!! — вразнобой зашумела поляна.
Шопин ударил по клавишам и запел. В разгар песни на сцену выполз бородатый парень — голый по пояс, в измазанных глиной штанах. Публика встретила его радостным ликованием, а Шопин кивнул ему, подвинулся вправо и начал колотить по клавишам еще энергичнее. Парень оглядел сцену невидящими глазами, заслонился рукой от прожектора и попытался встать рядом с Шопиным. Но пошатнулся, схватился за микрофонную стойку и упал вместе с ней на тела под сценой.
— Берегите Володьку, он нам еще пригодится! — буднично кивнул певец, продолжая отбивать проигрыш. — Гамнилины на дороге не валяются!
Толпа немедленно взорвалась хохотом и аплодисментами, Шопин сам рассмеялся шутке и сбился с ритма.
— Мальчики! — негромко раздался за спиной бородача хриплый, но мелодичный женский голос. — Пойдемте, помогите звездолет вытянуть.
Бородач обернулся — перед ним стояла полная грудастая девушка в круглых очках и военной пилотке.
— Надька! Лысых! — Бородач сгреб толстушку в охапку и повис на ней, не замечая напряженного взгляда подруги с рваными коленками.
— Уронишь меня! — рявкнула толстушка так, что бородач сразу разжал обьятия. — Дрондель на своем тарантасе застрял в метеоритном кольце! Пытался пролететь, но застрял. Подтолкнуть надо!
— Подтолкнем! — энергично кивнул бородач и протянул вперед пустую кружку. — А у вас выпить осталось?
— Осталось, — сухо кивнула Надя. — Но тебе уже хватит.
— Не хватит! — Бородач весело качнулся и облокотился на ее плечо. — Сейчас мы выпьем и толкнем Дронделя! На пару с зеленым! Правда, зеленый? Чего молчишь, зеленый?
— Разумеется, так оно и будет, — кивнуло чешуйчатое существо, сидящее на его плече.
— Кто зеленый? — удивилась Надя, подозрительно оглядывая бородача.
— Где зеленый? — насторожилась девушка с рваными коленками.
— Да вот же он сидит! — Бородач кивнул на свое плечо и снова покачнулся.
— Где?!
— Да вот же!!! Ну скажи им, зеленый!
Девушка с рваными коленками и Надежда Лысых молча переглянулись. Лица их вытянулись.
— Весь вечер так бормочет, — пожаловалась девушка с рваными коленками.
Надя понимающе кивнула:
— Если я тебе помогу его до палатки донести, ты мне поможешь звездолет вытолкать?
август 2002, Москва
Просто послушай секунду, о'кей? Услышь — это очень важное место! Я смотрел сверху на эту планету. Космонавт над этой землей. И я видел страдания. И войны. И жадность, жадность, жадность. И я подумал: прокляну продажу. Прокляну покупку. Прокляну этот сучий мир, и давайте будем… Прекрасными.
Марк Равенхилл "Shoping & Fucking"
Как будто ничего не произошло. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная. Одни и те же созвездия медленно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.
— Мамонты — это драконы? — снова промурлыкала Глайя.
— Прости? — Я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.
— Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.
— Читала эпос, — поправил я. — Ты существо женского пола! Выражайся правильно!
— Не срывайся, — сказала Глайя. — Все будет хорошо.
Мне стало стыдно. Глайя отлично знала русский язык. Когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала только «солнце» и "добрый день". Себя называла в третьем лице — «пушистый». Объяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первый день полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила даже поесть — мы с механиком носили еду в мисочке. Они жутко талантливы, эти Чужие. Сейчас Глайя свернулась калачиком на холодном пластике медицинского стола и смотрела на меня большими глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота. Огромные глаза. Сплошной каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно? Я мерз даже в телаксовом комбезе. Хотя ведь у нее мех. Самый теплый мех в мире.