— Тридцать пять.
— Вот она, что делает с людьми жадность! Вот она, мелочность! Вот она в чем проявляется! Вот скажи, ну тебе ни капельки не стыдно, а? Уже час ты из меня жилы тянешь. Отдал бы за тридцатку — и никакой головной боли!
— Тридцать пять.
— А ты знаешь вообще, как это называется? Это комплексы! Твои комплексы! Потому что ты ничтожество! Ты — никто! И жизнь твоя — копейка! Посмотри на себя, кто ты? Только и годишься стоять на задворках провинциального космопорта и продавать с лотка запчасти! Будь ты проклят! Четвертак?
— Тридцать пять.
— Ты только на меня свои проблемы-то не переноси, ладно? У тебя небось с бабами проблемы, да? У тебя встает раз в полгода, я правильно догадался? Ну так и нечего тут на мне злобу срывать! Нашел, понимаешь, где самоутверждаться! Важным себя почувствовать хочется? Значимым? Статусным? Я ведь в психологии спец! Я ее изучал после армии на трехнедельных бизнес-курсах! И еще книжки по психологии читаю! Там так и говорится: пока у человека все в порядке — у него и отношение к миру позитивное. А как чувствует себя в дерьме, в органике по уши — так, значит, давай за счет других утверждаться! Да будь ты мужиком-то, в конце концов! Ты мужик или нет? Как баба, как торговка базарная себя ведешь, ей богу! Продай за тридцатку — и сразу на душе легко станет, вот увидишь!
— Тридцать пять.
— А ведь я тебя давно раскусил, да! Я ж понимаю прекрасно, что не в пятерке дело! Кто ж из-за пятерки так торговаться станет? Тебе просто поговорить не с кем, да? Стоишь тут по нескольку суток, кругом ни души, общения никакого, экстранета нету, радио и то не работает, а поболтать-то хочется? А тут я подвернулся! И ты давай на мне отыгрываться! А зачем? А? Общаться не с кем — заведи себе кошку! Есть порода, которая в разреженном воздухе живет! Завел бы кошку — и общался с ней! Не хочешь? Нет? Тебе надо покупателя найти и всю душу из него вынуть! А язык тебе на что Богом дан? Так не криви душой, скажи прямо как есть — мол, скучно мне до смерти, опух от одиночества, поговорить не с кем, рад человека живого встретить, давай, мол, с тобой просто так за жизнь побеседуем! Разве ж я не пойму? И поговорили бы нормально без этих истерик! А фильтр отдал бы за тридцатку?
— Тридцать пять.
— Это твое последнее слово, да? Так? На! Подавись! На тебе твои тридцать пять! Ровно! Можешь не пересчитывать! Жри, сука! Жри, мразь! Доволен? Настоял на своем? Держи еще тридцать пять — за второй фильтр! Радуйся! Добился своего! На пустом месте, ни за что — и себе настроение испортил, и мне! А теперь держи еще десятку — чтоб тебе было стыдно за свою жадность! Не хочешь? Нет, врешь, возьмешь! Вот я тебе ее на лоток кладу и отражателем прижимаю. Это твое! Запомнишь меня, подонок! Прощай! Тьфу!
— Удачного полета, человек. Спасибо за покупку.
13 июля 2003, Опалиха
На столе лежала маленькая хаба-хаба гражданского образца. Ваня вздохнул, обхватил ладонями стриженую макушку и вновь склонился над планшеткой, в который раз изучая личное дело Всеволода Петровича Трохина. Ване было понятно далеко не все, но блестящий выход он уже придумал, а значит, все должно получиться. Ваня перечитывал дело уже в шестой раз и чувствовал, что не зря выпросил Трохина тебе, вызвав удивление начальства. Чутье Ваню подводило редко. Сейчас ему снова показалось, что на хабу-хабу брякнется долгожданное сообщение, и чутье не подвело — сверкнул огонек и включился динамик. "Извини, сегодня у меня флэшмоб", — на весь кабинет объявила хаба-хаба равнодушным голоском Инги.
Ваня покусал губу, вздохнул еще раз, а затем решительно хлопнул по столу обеими ладонями и объявил:
— Всеволода Трохина в кабинет!
Не прошло и пяти минут, как пара робокопов ввела Трохина. В реальности он оказался еще колоритнее, чем на голограмме, — седые волосы, горящий взгляд и хитрый прищур глаз, неожиданно синих для его возраста. Но довольно бодрый, пожалуй, даже чересчур. Робокопы козырнули и удалились. Ваня щелкнул пальцами, вызвав кресло, изящным жестом пригласил Трохина сесть и для приличия помолчал немного.
— Теперь все будет хорошо, гражданин Трохин! — сказал он. — Я ваш новый следователь. Не смотрите, что я такой молодой. Я действительно только из корпуса, и это мое первое дело. Но обещаю, что справлюсь и помогу вашей беде!
Трохин сидел хмуро и никак не реагировал на эту заготовленную речь. Но Ваня не терялся.
— У меня для вас прекрасная новость, гражданин Трохин. Дело в том, что я отыскал для вас лазейку в законодательстве и уже переговорил с кем надо. Если вы мне доверитесь, то наберете столько бонусов, сколько понадобится для погашения вашего долгового счета.
Трохин посмотрел на Ваню исподлобья и сжал челюсти.
— Выпустите меня немедленно и верните обратно! — рявкнул он и вскочил, сверкая глазами. — Вы не имеете права!
— Ну, ай-ай-ай… — печально произнес Ваня. — Что ж вы, гражданин Трохин?
— У вас отвратительное полицейское государство!!! — орал Трохин.
— Прямо уж полицейское? — удивлялся Ваня, задумчиво щелкая под столом клавишей детектора лжи, горевшей ровным зеленым светом.
— Вы не имеете права сажать в тюрьму чужих граждан!!! — орал Трохин.
— Прямо уж чужих? — удивлялся Ваня, задумчиво водя пальцем по планшетке с личным делом.
— Вы очень пожалеете, что держите меня в тюрьме ни за что!!! — орал Трохин.
— Прямо уж в тюрьме? Прямо уж ни за что?
Трохин выдохся и замолчал. Постоял еще немного и сел. Ваня задумчиво поправил светодиодик, торчащий из стола на гибкой проволочке.
— Вы ж у нас какого года рождения? — спросил он наконец.
— У вас все написано… — Трохин хмуро кивнул на планшетку и отвернулся.
— Верно, гражданин Трохин, написано! — улыбнулся Ваня, показав крепкие белые зубы. — Одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего.
— Уберите этот диодик, раздражает, — поморщился Трохин и снова отвернулся.
— Положено по инструкции, — вздохнул Ваня, — Светить подследственному в лицо диодиком. Никто не помнит, откуда пошла эта традиция. Ну, вы уже успокоились?
— А я и не беспокоился! — заявил Трохин так уверенно, что даже клавиша детектора лжи не мигнула.
— А от чего ж вы так раскричались? Прямо как маленький?
Трохин повернулся к нему и оглядел стриженую голову с торчащими ушами, которые даже чуть зарумянились от смущения.
— А тебе-то сколько? — брезгливо процедил Трохин сквозь зубы.
— Скоро двадцать, — с достоинством кивнул Ваня, — Но к нашему с вами делу это…
Тут хаба-хаба подпрыгнула на столе, сверкнула огоньками и снова громко объявила на весь кабинет: "Извини, сегодня у меня флэшмоб". Ваня совершенно смутился, закусил губу и покраснел окончательно. Он быстро схватил хабу-хабу, отключил ее, спрятал в карман кителя, и только тогда поднял глаза на Трохина, ожидая новой волны презрения. Но Трохин улыбался.