Усталый и подавленный, Мейтланд вцепился в плечи Проктору, носившему его по острову. Сгорбившийся зверь и бледный всадник, они блуждали среди шуршащей травы. Временами Мейтланд приходил в себя и выпрямлялся, сжимая железный костыль. Стараясь не заснуть, он ругал и колотил Проктора за малейшую запинку и колебание. Бродяга двигался вперед, словно не мог придумать ничего лучше этого бесцельного путешествия по острову, чтобы вернуть раненого к жизни. Временами он специально подставлял Мейтланду огненный рубец на шее, в надежде, что удар по нему оживит калеку.
Во время третьей прогулки по острову, когда они снова добрались до автомобильного кладбища, Проктор сгрузил Мейтланда на землю, потом поднял его своими сильными руками, прислонил к заднему бамперу «ягуара» и потряс за плечи, стараясь привлечь его внимание.
Мейтланд отвернулся от мчавшихся по дороге машин. Автострады колыхались, преломляясь в знойном, нагревшемся за день воздухе; эхом отдавался шум колес и моторов. Проктор бродил по автомобильному кладбищу, снимая с пояса крысоловки и устанавливая их среди разбитых машин. На пыльной крыше перевернутого такси он криво вычертил пальцем фрагмент имени Мейтланда.
Увидев, что тот наблюдает за ним, бродяга начал делать свои гимнастические упражнения в надежде, что удачная стойка на руках или кувырок вперед помогут Мейтланду воспрянуть духом. Тот терпеливо ждал, глядя, как Проктор суетится и нервно вытирает нос, готовясь к каждому новому трюку. Над островом дул теплый ветерок, лаская траву и кожу, словно это были части одного тела. Мейтланд вспомнил свою попытку отбросить часть собственной плоти и оставить раны там, где они были получены. Рот, правый висок и поврежденное бедро теперь не болели, как будто эта волшебная терапия подействовала, и он благополучно избавился от телесных повреждений, оставив их на предназначенных им местах.
Таким же способом он начинал теперь освобождать отдельные участки своего сознания, отбрасывая воспоминания о боли, голоде и унижении — о той обочине, где он стоял и, как ребенок, звал жену, о заднем сиденье «ягуара», где его переполнила жалость к себе… Все это он завещает острову.
Воспрянув духом от такой перспективы, Мейтланд знаком показал Проктору, что хочет залезть к нему на спину. Когда они еще раз пересекли остров, снова пройдя мимо церковного двора, Мейтланд увидел, что Проктор написал фрагменты его имени на разрушенных стенах и надгробьях, на ржавых листах оцинкованного железа у фундамента типографии — эти загадочные анаграммы, эти немые послания Проктора самому себе, виднелись повсюду.
Мейтланд обвел взглядом границы острова в надежде обнаружить хоть какой-нибудь след молодой женщины. Ее тайный маршрут на остров и обратно был его главной надеждой на побег, и он ждал ее появления. Голодный, но не в состоянии есть, Мейтланд сел на откос у проволочной ограды, а Проктор сквозь сетку доставал из помойки объедки недельной давности. Мейтланд заметил, что не помнит, какой сегодня день — то ли среда, то ли пятница.
Проктор вручил ему котелок и предложил ломоть мокрого хлеба со свиными хрящами. Бродягу явно беспокоили тайные планы Мейтланда убежать с острова.
Мейтланд ткнул в землю костылем и отшвырнул пищу. Он достал из бумажника фунтовую бумажку и огрызок голубого косметического карандаша с ломберного столика Джейн Шеппард.
— Проктор, мы можем купить что-нибудь поесть — и тогда мы не будем зависеть от нее… За фунт мы можем…-Он издал слабый крик, смеясь над собой. — Боже, ты предпочитаешь эти отбросы!
Мейтланд написал на краю банкноты краткий призыв о помощи, сложил ее и протянул Проктору.
— Теперь мы сможем достать настоящей еды, Проктор.
Бродяга взял бумажку и осторожно вложил обратно ему в руку.
Мейтланд лежал, прислонившись спиной к откосу и слушая шум машин. Солнце уже начинало клониться к закату и сверкало на ветровых стеклах первых машин, покидавших город в час пик.
Похолодавший к вечеру ветерок шевелил мусор под виадуком. Мейтланд вынул бумажник и достал комок фунтовых купюр. Пока Проктор, словно загипнотизированное животное, смотрел на деньги, Мейтланд, как карточный шулер, разложил тридцать купюр в несколько рядов и придавил каждую камешком.
— Погоди, Проктор…— Мейтланд наугад поднял один камешек. Ветер подхватил бумажку и понес по острову. Взлетев вверх, она закружилась над проезжавшими машинами, упала и исчезла под колесами.
— Лети, Питер…
Он поднял другой камешек.
— Лети, Пол…
Проктор метнулся вперед, пытаясь схватить вторую банкноту, но ее унесло ветром. Не понимая, в чем дело, бродяга суетился вокруг Мейтланда, как беспокойная собака.
— Мистер Мейтланд… пожалуйста… не надо больше летающих денег.
— Улетающих денег? Да! — Мейтланд указал на туннель виадука. — Там их много, Проктор, гораздо больше. — Зная, что внимание Проктора приковано к рядам купюр, трепещущих на вечернем ветерке, Мейтланд собрал их. — Я вез сумку с зарплатой. Сколько, ты думаешь, было в сумке? Двадцать тысяч фунтов! Это где-то там, Проктор. Ты видел ее в туннеле, когда выправлял ограждение?
— Мейтланд помолчал, выжидая, пока притупленные образы в голове Проктора встанут на место. — Послушай, Проктор, ты можешь получить половину. Десять тысяч фунтов. Ты сможешь купить этот остров…
Он в изнеможении опустился на землю, а бродяга нетерпеливо вскочил на ноги; в его глазах горело обещание и немыслимые надежды.
Проктор устремился к откосу, а Мейтланд в нетерпении ждал на крыше бомбоубежища. Стуча костылем, он смотрел, как в час пик из туннеля на виадуке выезжают машины. Осталась лишь одна надежда — что Проктор войдет в туннель, и там его насмерть собьет автомобиль. Только тогда движение остановится.
Проктор стоял в густой траве у подножия откоса. Он оглянулся на Мейтланда, и тот помахал ему рукой.
— Иди, Проктор! — хрипло крикнул Мейтланд. — Купи остров! — А про себя взмолился: — Боже, направь его…
Еле сдерживая волнение, он смотрел, как Проктор карабкается наверх. С Вествейской развязки к туннелю неслись машины.
Но что это? Проктор шагнул на обочину и присел на корточки за деревянным ограждением. Он робко оглянулся на Мейтланда и растерянно развел руками, в то время как машины с ревом проносились в трех футах от него.
Со злобным криком Мейтланд встал на ноги и, размахивая над головой костылем, заковылял по каменистой земле в сторону откоса.
Но Проктор уже возвращался. Пригнув голову, он боком, по-крабьи скользил по земляной насыпи, протягивая покрытые рубцами руки к приветливой траве.
Мейтланд заковылял быстрее, хлеща костылем крапиву. Когда он в отчаянии рухнул на землю, Проктор поспешил к нему. Широкое лицо бродяги появилось из зарослей, как морда встревоженного, но дружелюбного зверя.
Лежа в траве, Мейтланд поднял костыль, чтобы ударить Проктора по ногам.