— А ты чего сидишь? — услышала она голос у себя над головой. — Вперед. Только вперед! Ведь ты пришла сюда не за тем, чтобы повернуть?
Оксана подошла к пещере и заставила себя залезть в нее. И тут же ее втянуло в тело прадеда. Он уже лежал, распластавшись в узком лазе. Руки были вытянуты вперед, и он не мог поддерживать сползающие с бедер штаны. «Как змея сбрасывает старую кожу»? — подумала Оксана и сделала рывок вперед, ощущая, как земля обнимает ее все крепче и крепче. Еще один рывок, и голыми коленками она ощущает холодные острые камни. Еще рывок, и сжимается грудь, становится трудно дышать и уже почти не ощущается саднящая боль в ободранных коленях и локтях, а впереди только чернота и никакой надежды на расширение лаза. Тело в панике попыталось лезть обратно, но сразу стало ясно, что это уже невозможно. Теперь только вперед или остановиться. Нет! Останавливаться нельзя! Еще одно неимоверное усилие, еще один сантиметр, еще сильнее боль и тяжесть. Ноги уже невозможно согнуть в коленях, чтобы толкнуться. Теперь могут работать только ступни и пальцы. Голова плотно прижата к рукам, а впереди никакого просвета. Еще один толчок, но он уже не продвинул ни на миллиметр.
Слабеют затекшие ноги. Все! Дальше пути нет. Тело плотно забито в землю.
И тут ужасное осознание придавило сильнее, чем толща земли: старик обманул! Таким жестоким образом он решил избавиться от свидетеля своих политических игр, заставив похоронить самого себя заживо. Хитро придумал! Сначала использовал, а потом обманул и убил. Ужас сковал и без того оцепеневшее тело. Ужас породил ненависть к тому, кого он обожал, обожествлял и превозносил выше самого Бога. Нет ничего страшнее, чем предательство! Особенно предательство того, кому веришь и кого любишь.
— Будь ты проклят, старик! — ледяной обжигающей ненавистью заполнилось сердце. — Будь проклята твоя наука! — Несчастный даже не стонал, потому что не мог набрать в грудь достаточно воздуха для стона.
И вдруг Оксана очнулась. Она вспомнила, что старец до последнего пытался отправить ее прадеда домой. Не стоит посылать проклятья тому, кто не знал, как иначе вразумить одержимого, как спасти его обожженную нестерпимым светом душу. Да, виновен этот волхв в том, что воспользовался телом ее прадеда, чтобы донести свою волю до неразумного князя, но разве не исполнил он за это все мечты своего гонца? А разве не предупреждал он, что на пути, которого жаждет его ученик, будет и боль, и тьма, и безысходность, и одиночество, и нестерпимый ужас? Но надо верить! Надо верить даже тогда, когда и разум и чувства говорят о том, что старик обманул. Оксана заставила себя успокоиться и поверить. «Выход есть! — приняла она решение. — Даже из этого безвыходного положения выход есть». Осталось только найти его. Она еще раз попыталась продвинуться вперед — усилие оказалось тщетным. Тогда она выдохнула, насколько могла, и снова толкнулась вперед. Ей показалось, что это чуть-чуть удалось. Тогда она медленно набрала в легкие воздуха, еще раз резко выдохнула и, цепляясь за каменные выступы ногтями, снова потянулась вперед. Еще миллиметр, а может быть, даже два. Удушье требует глубокого вдоха, но легким просто некуда расширяться. Но Оксана снова и снова напоминает себе, что она должна верить старцу. До самой последней вспышки сознания она должна ему верить и идти вперед. Она должна, потому что это ее выбор. Удушье становится нестерпимым, и тело, собрав последние силы, превозмогая жуткую боль и рискуя переломать себе ребра, делает резкий глубокий вдох. И вдруг раздается треск, узкий лаз раскалывается, впуская внутрь воздух и свет. Оксана в теле своего далекого прадеда вывалилась из дерева, которое было выдолблено изнутри и имитировало подземный ход, не оставляющий ни малейшей надежды на освобождение. Возле выхода ее терпеливо ждал седовласый старик.
— Скажи, — обратилась к нему Оксана, когда перевела дух, — а если бы я не поверила и не сделала этот последний рывок, неужели ты так и оставил бы меня там умирать?
— Я надеялся и молился за тебя, — ответил он.
— Мой прадед не прошел это испытание?!
— У него остались дети, о которых я позаботился. Я был уверен, что потомки хотя бы одного из четверых сумеют спасти и вывести из тьмы его душу.
— Ну, что? — обратился он к ученику, ослепленному синим небом. — Будем продолжать обучение?
— Да, — кивнул тот.
— Повторяю задание: возвращайся домой, люби жену и воспитывай детей и внуков, а когда появится первый правнук, приходи сюда, на эту поляну. Я буду ждать тебя для дальнейшего обучения. А сейчас мне пора, — старец усмехнулся. — Надо заняться политикой.
И он исчез в лесу.
Оксана открыла глаза и пошевелила затекшими руками и ногами. Казалось, что ее спина и колени действительно ощущают саднящую боль от содранной кожи. Зато в душе появилась удивительная легкость.
До вечера она пребывала в блаженном безмыслии, отдыхая от тех проблем, которые внезапно ее придавили. Она лежала на нарах, глядела на осколок неба через решетку и понимала, что даже в тюрьме жизнь может быть удивительно прекрасной, если в душе есть вот этот вот блаженный покой и уверенность в том, что выход есть.
* * *
После разговора с Алексеем Александр отправился обратно в лабораторию Анны Даниловны. Там уже сидели несколько человек, ожидая, когда же на них будут испытывать новую методику. Александр слегка оробел. Одно дело, когда ты просто строишь свои кристаллы, а потом видишь результаты, которые вполне можно списать на случайность, и совсем другое, когда к испытуемому подсоединяют провода, замеряют различные параметры и отслеживают реакцию организма.
В кресле сидела девочка лет пяти и болтала ногами. Анна Даниловна прицепила к ней клеммы и начала настраивать технику. Пока она возилась, Александр присел на корточки перед девочкой и спросил:
— Как тебя зовут?
— Леся.
— Ну, Леся? От чего тебя лечить будем?
— Не знаю, — пожала плечами девочка. — Никто ничего не понимает. Даже врачи.
— Ясно. Ну а болит-то у тебя что?
— Ничего не болит, — развела руками малышка.
— Тогда… зачем ты пришла лечиться?
— Ох! Да мама меня привела, не понимаешь ты, что ли?
— Да понимаю, — усмехнулся Александр. — А зачем она тебя привела?
— Чтобы меня проверили.
Александр понял, что ничего от ребенка не добьется, и сел на стул, ожидая, когда Анна Даниловна начнет эксперимент. Вскоре на экране компьютера появился график. Анна Даниловна несколько минут его изучала, подперев голову рукой, потом покачала головой и обернулась к Александру.
— Ничего не понимаю, — вздохнула она. — Родители ребенка утверждают, что она вообще ничего не ест.
— Как ничего? — не понял Александр.
— А так… вообще. Только пьет воду. Пытались кормить насильно, ее тут же начинает рвать. Вот привели для лечения. Утверждают, что после десяти дней голодовки.
— И давно с ней такое?