Ее поток словесной грязи был остановлен телефонным звонком. Зуммер трещал без остановки от висящего у лифта аппарата.

Медсестра соскочила с места и подбежала к телефону.

— Что? Машина за бельем? Понятно. Но я одна, старшая медсестра ушла обедать… Хорошо, я погружу все в грузовой лифт.

Когда речь зашла о физической нагрузке, сержант ретировался и, достав папиросу, вышел на площадку, плотно закрыв за собой дверь. Медсестра положила трубку, и на некоторое время о скандале забыли. Она достала из стола ключи и открыла ближайшее к выходу помещение. Краем глаза Даша заметила огромные корзины, набитые бельем. Их было не менее четырех, и они стояли на маленьких мебельных колесиках. Пришлось открывать обе створки. Внизу располагался невысокий порожек. Мелочь, но с девичьими силенками такую телегу даже через крошечное препятствие перевезти нелегко.

Даша вернулась в палату, достала сумку из шкафа и встала у двери, наблюдая за погрузкой. Пять минут девчонке понадобилось, чтобы закатить одну корзину в грузовой лифт. Как только медсестра вернулась в подсобку за следующей, Даша быстро прошмыгнула мимо дверей и заскочила в подъемник. Быстрыми движениями она разворошила грязное белье и, запрыгнув в корзину, засыпала себя простынями и наволочками. Духота, кошмарные запахи и неудобная поза превратили ближайшие минуты в адское времяпрепровождение.

Но Даше нравилась такая жизнь. Она чувствовала свое превосходство, ей удавалось переворачивать мир вверх ногами и ставить людей в глупое положение. Она хотела всем доказать, что ее невозможно поймать, запереть, заставить, унизить. Нет. Она свободна как птица, и никто не смеет покушаться на ее свободу. Она скорее умрет, но рабыней и заложницей никогда не станет.

Что-то тяжелое еще долго грохотало где-то совсем рядом, и скрипучий мотор подъемника сработал. Лифт медленно пополз вниз.

Ощущения дороги не оставили приятных впечатлений, ее катили, поднимали, трясли, задвигали, стукали, и наконец дверцы захлопнулись.

Когда заработал двигатель и автомобиль тронулся, Даша выбралась из темной мягкой гробницы. Ее немного подташнивало, но она стойко выдержала испытание. В металлической коробке стояла невыносимая жара. Даша устроилась возле крошечного окошка и созерцала блаженную свободу. Выбраться не представлялось возможным, изнутри двери не открывались, и она терпеливо ждала конца путешествия.

Наконец машина остановилась. Даша спряталась за дальней корзиной и замерла. Дверцы открылись. В салон автомобиля вошел человек.

Шаги тяжелые, грубые. Заскрипели колесики, и одна из корзин куда-то покатилась. Даша выглянула и, убедившись, что путь свободен, выскочила из душегубки на свежий воздух.

Машина стояла, прижавшись кузовом к высокой платформе. Напротив находился какой-то цех, куда вел длинный коридор. Деревянные ворота были распахнуты настежь, и где-то в конце тоннеля виднелась сгорбленная фигура, катившая первую телегу.

Вдоль длинной платформы стояли груженые машины. Соседние ворота оказались запертыми, и двое грузчиков курили, сидя на ящиках. Один молоденький мальчишка с рыжим чубом, другой совсем старый мужичок с самокруткой в пожелтевших зубах. Они с нескрываемым изумлением взирали на девушку. Даша осмотрелась. То ли фабрика, то ли завод. Высокий забор, охрана, колючая проволока.

Девушка отряхнулась и сказала:

— Да. Не очень удачное приземление.

Она хотела скинуть больничный халат и достать из сумки веши, но грузчики и без того раздевали ее глазами.

— Ну что уставились, красавчики? Я такая же, как и вы, с некоторыми усовершенствованиями, а так, и ноги и руки у меня имеются. Не на тот автобус села. Где здесь выход?

Рыжий паренек пару раз моргнул и указал на проходную.

— Эту дырку я без тебя вижу. Но я извращенка. Ты мне покажи ту, через которую за ханкой бегаешь.

Рыжий улыбнулся и показал на противоположную сторону, но дар речи к нему так и не вернулся.

— Бог мой, что за страна! Давай-ка, ржавенький, подними-ка свои костяшки с ящика и проводи даму к свободе. У меня аллергия на заборы. Вперед, курчавый.

Мальчишка вскочил и спрыгнул с платформы.

— Ну а руку-то мне кто подаст?

У кавалера прорезался голосок.

Старый напарник в серой кепке наблюдал, как паренек вел голубоглазую фею к лазейке и что-то говорил, размахивая руками.

— Вот балаболка! — усмехался старик. — Кто же женщинам о рыбалке рассказывает.

Когда вернулся грузчик и вытащил вторую корзину, старик с надеждой уставился на фургон. А черт его знает, может, еще одна фея выйдет!

6

Мамонов закончил разговор со своим заместителем, который отрабатывал версию заказного убийства. Никаких зацепок. Главная и единственная мысль заключалась в том, что банкиров убивают, и убивают много. Само убийство выглядело так, будто его выполнил профессионал высокого класса либо очень близкий человек. Версия с любовником рассыпалась в прах. Мамонову очень хотелось согласиться со своим коллегой, но не получалось. Существовал пистолет, орудие убийства, и у него имелся хозяин.

Коптев еще раз сверил фамилию, указанную в повестке и на табличке кабинета. Все сходится, он постучал и услышал глухой голос: «Войдите».

Олег вошел в небольшую комнатушку, где сидели двое мужчин в штатском. Тот, что постарше, занимал место за столом, второй устроился на подоконнике.

— Коптев?

— Он самый. Мы уже виделись.

— Да, я помню.

Олег подошел к столу и положил повестку.

— Присаживайтесь. С Роговым вы тоже знакомы, так что не будем отвлекаться.

— Конечно.

— Мне очень не хочется нажимать на вас, следствие еще не закончено, и оно будет продолжаться. На сегодняшний день дела складываются так, что вы попали в список подозреваемых в убийстве лиц. Мне хотелось бы услышать от вас убедительные доводы в свою пользу.

Олег усмехнулся.

— Короче говоря, докажи, что ты не верблюд. Но мне ничего доказывать не нужно. Это вам требуется доказать мою вину. Так? Презумпция невиновности. Честно говоря, я был о вас более высокого мнения.

— Речь идет об убийстве вашей жены. Я стараюсь помочь вам, а вы должны помочь нам. Игры в кошки-мышки тут неуместны. У вас нет алиби. Так? Вы можете точно сказать, где находились с шестнадцати часов до восемнадцати в день убийства?

— Зашли с ребятами в стекляшку, выпили по сотке и разошлись по домам.

— В котором часу вы вернулись домой?

— Точно не знаю. В шесть или семь.

— Ваша приемная дочь находилась дома?

Коптев насторожился.

— Она мне не дочь. Я ее не удочерял. Дома она была, обед на семью готовила.