Главное, чтобы не убежала. За плечи держим, в глаза смотрим. И мягко, мягко, мягенько…
– Шею сдавил? Извини, это мне очень страшно стало. По-моему, подходящая сказка. Рассказывай!
– А… А молодой господин меня не выдаст? Это взрослая сказка, ее детям знать нельзя. А я еще маленькая!..
Ничего себе «маленькая»! Губами так и тянется… Э-э, нет, сладкое на потом. Все верно, во сне общаешься прежде всего с самим собой. Но это не обычный сон, здесь не только я хозяин. А может, не столько.
– Ну-у-у… Ладно, расскажу. Только пусть молодой господин меня крепче обнимет, а то сказка очень уж жуткая. Бабушка рассказывала, но не мне, а соседке, которая со священником не ладит. Тот человек тоже… Ой, лучше с самого начала. У одного крестьянина была плохая земля. Камни, песок, не росло ничего, прямо хоть пропадай. Что делать? Пошел он к сельскому колдуну, тот и посоветовал. Отправляйся, мол, если смелый, за горы, реку большую переплыви. Дальше, за холмами, стоит замок старого герцога. Герцог этот и добрый, и злой. Добрый потому, что землю дает и очень малый оброк требует. А земля там очень хорошая, быстро разбогатеть можно. Но за это старый герцог полную власть над человеком забирает. Не только над жизнью, но и над смертью. Захочет – ни в рай, ни в ад не пустит, а отправит в свою темницу – на остров, который между Жизнью и Смертью. К тому острову только один корабль ходит…
Кажется, зря я это затеял. Небо потемнело, ветер невесть откуда задул. И девушка куда-то пропала. Голос еще слышу, а под рукой что-то холодное. Не плоть живая – мертвое железо. Мокрый металл на пустой палубе.
– Того корабля все страшатся. Когда он в порт заходит, люди прячутся, лишний раз боятся увидеть. А что в темнице у герцога, никто не ведает. Говорят, хуже, чем в аду. Потому как человек сам себя пытает, пока в тень не превратится…
Вот и голоса нет. Ветер… Задувает прямо в лицо, не дает дышать, холодом сводит губы. Очень знакомый ветер – харматан, сахарский северо-восточник. Над песками он горячий, даже знойный, несмотря на зиму, но здесь, над океаном, быстро теряет тепло, превращаясь в ледяной атлантический норд-ост…
– Сначала до главной площади, – велел он шоферу, – потом к цитадели и направо, к арабскому рынку, где магазины.
Таксист, покладисто кивнув, тронул авто с места. Набрав скорость, пристроился в хвост идущему впереди армейскому грузовику, затем бросил быстрый взгляд в зеркальце заднего вида.
– Мсье, вы часом не из Америки? В смысле, из Штатов?
Ричард Грай невольно улыбнулся. Много лет назад, когда он впервые ехал по этому городу в такси, шофер задал ему именно этот вопрос.
– Не из Штатов. Неужели у меня акцент североамериканский?
Коротко стриженый затылок водителя дрогнул. Кажется, он тоже улыбнулся.
– Акцент! У этих янки, мсье, акцент бывает какой угодно, хоть русский, хоть китайский. У них там сейчас Вавилон, кто только не приезжает. Я это к тому, мсье, что если у вас чего на продажу имеется, я могу адресок подсказать. И цену хорошую дадут, и не обманут.
Американцев в городе было действительно много. Не то чтобы на каждом шагу, но машины с белыми звездами встречались часто, да и на тротуарах хватало рослых парней в знакомой форме. Наверняка имелись и те, что в штатском, недаром водитель проявил интерес.
– Про магазины, что у рынка, вы, мсье, в путеводителе прочитали? Так это прежде было, до войны. Сейчас все закрыто, а что не закрыто, то арабы перекупили. Ничего там приличного, я вам скажу, и нет. Но воля ваша, надо будет, повернем.
Отвечать Ричард Грай не стал, лишь кивнул молча. Город за окном таксомотора не слишком изменился. Когда бывший штабс-капитан уезжал, американцев в нем было еще больше. Касабланка не справлялась с огромным военным грузопотоком, и часть кораблей янки стали направлять в здешний порт. Обратно везли беженцев. Американские власти, внезапно подобрев, предложили всем желающим покинуть негостеприимный Старый Свет. Многие, хлебнув лиха в родной Европе, прельстились, и Эль-Джадира начала быстро пустеть. Тогда Ричард Грай и продал аптеку. Доходы оставались высокими, но перспектива была слишком очевидной. Жан Марселец это тоже понял и засобирался в дальний путь. Его прельщали Североамериканские Штаты, но для начала следовало, как он выражался, ликвидировать дела. Вышло иначе. Дела остались, пропал сам Марселец.
– Площадь Перемирия, – напомнил шофер. – Вы интересовались, мсье. Остановимся?
– Нет, не стоит.
Место ничуть не изменилось: монумент-пилон посередине, особняки с коринфскими колоннами, трехэтажное здание мэрии, французский триколор на высоком стальном шесте. Главную площадь разбили с размахом, желая превзойти не только ближних соседей в Касабланке, но и далекую Европу. В результате получился огромный заасфальтированный пустырь. В какой-то мере это было символично – Эль-Джадира так и не сложилась в единый город, оставшись конгломератом отдельных районов. Порт, горка, где живут отставники, скучный официальный центр, мрачная цитадель и, конечно, арабские кварталы. Их обитатели жили врозь, даже война никого не сблизила. Разве что беженцев не любили одинаково – и дружно, в единый голос, ругали парижские власти, ничего не понимавшие в здешних проблемах.
Бывший штабс-капитан так и не полюбил этот город.
– Цитадель, мсье. Можем свернуть к воротам.
– Нет, направо.
В поездке по городу не было особой необходимости. Имелись дела поважней, но Ричард Грай все же решил потратить впустую пару часов, просто так, без всякого смысла. Город за окном таксомотора был слишком знаком, и эта обыденность успокаивала, возвращая в привычный серо-черный мир.
…Ничего особенного не случилось, он уезжал по делам и вернулся. Накопились новые заботы, в них следует разобраться. Всё как прежде, всё как обычно.
Была еще причина, но бывший штабс-капитан не спешил в этом признаваться даже самому себе. Сначала пусть такси проедет вдоль полуразрушенной стены, построенной в давние годы португальцами, минует башню с давно рухнувшими зубцами и повернет на знакомую широкую улицу. В конце прошлого века здесь решили построить торговый центр. Два десятка магазинов, в основном филиалы известных парижских фирм, открыли сразу. Пускали также иностранцев – испанцев, португальцев, даже немцев, надеясь побыстрее оживить торговлю. Манекены в модных платьях глядели пустыми глазами сквозь стекла витрин, по вечерам вывески загорались желтым электрическим огнем… Кое-что из этой роскоши Ричард Грай успел застать, но уже на излете. Покупателей на подобные товары в маленькой Эль-Джадире оказалось не слишком много. Немцев закрыли и конфисковали с началом Великой войны, испанская и португальская мелюзга предпочла уйти сама. Крупные парижские фирмы, торговавшие больше из престижа, уходить не спешили, но Депрессия конца 1920-х добила даже их. В пустые помещения бутиков стали вселяться местные торговцы, огромные пространства дробились на мелкие, неуютные закутки, где торговали уже не престижными новинками, а чем попало. Арабов еще не пускали, их час пришел только теперь.