Отчего темно? Почему выключили свет?
[…………………………..]
Этого коридора не было. Нет, он был, я просто не туда свернул. Где-то здесь, возле черного слепого окна, лифт… Нет, это в Здании лифт, там всегда можно уехать, подняться на крышу. А тут ничего, только тьма, со всех сторон, со всех углов.
Бабочка, ты рядом? Это хорошо, спасибо тебе, Джимми-Джон, голубоглазая Австралийская Акула. Здорово я привык к твоему героину! Даже сейчас, когда знаю, что вот-вот захлестнет, что самое страшное — рядом…
Светящийся диск… Уйти, уйти!
[…………………………..]
Не везет! Не везет — и везти не собирается. Никуда. Трамваи исчезли, исчезли рельсы. Дом «Salve» тоже пропал, на его месте — деревянная развалюха под драным толем. Кладбище… На месте оно, правда, забора нет, и памятники, те, что ближе к улице, выглядят совсем иначе.
Назад? Нет, в центр, где площадь, нельзя, знаю точно. А если вперед, если по пустой улице, по следу исчезнувших трамваев? Не стоит, там я бывал. Кладбище тянется до самого горизонта, потом будет военный мемориал. Слева? Да, слева. Странный мемориал — огромный, весь в камне, между плит растет трава. Но странно другое. Там стела, нет, огромная бетонная стена, на стене — лица, надписи. Все тихое, торжественное, мертвое…
Так я это видел! Севастополь, Братское кладбище, где похоронены моряки с «Новороссийска»! Там тоже стена, плиты, пожелтевшая трава.
Нет, в Севастополе я был уже после и еще очень поражался. Все казалось знакомо, я даже не стал спрашивать дорогу, хотя добраться туда нелегко. Я-неспящий не привык к такому. Уверен, почти все, что в городе есть, где-то и вправду существует, только ленивый Джекиль туда еще не добрался.
[…………………………..]
Зря я тут стою! Здесь тоже пусто, гулко, холодно. И темнеет — с каждой минутой, с каждой секундой. Отчего я не сплю, не вижу глупый берег, не хожу по улицам глупого сонного городка?
…Еще одна порция героинчика?
Л тогда думала, что спит. Спит — и видит во сне меня. Ей казалось, что ее зовут… Какое-то нелепое имя.
Дом «Salve». «Salve» — это по латыни. Ее звали тоже по латыни — Альда! Нет, другой язык, просто похоже на латинское «Alba» — «Белая». Альда — очень холодное имя, очень холодное, чужое…
Надо идти. Темнеет, но я успею. Моя улица пуста, вечером ею мало кто ходит, фонари не горят.
Зачем я Джимми-Джону? Чем я могу помочь в его играх с тенями, с файлами-обманками, с покорением Гипносферы? Он говорит все правильно, я его понимаю, но… Я не должен видеть сны! Сон — для тех, кто «там», без него они не могут. А я и так дома, я «здесь», в своем городе. Тут бывает плохо, как плохо сегодня, но все равно — это настоящее, реальное, не файл! Зачем лилипутам — лилипуты?
А если бабочка меня не послушает? Именно в такой вечер, именно сейчас…
Почему сюда? Почему я пошел сюда? Почему я…
Да, зря. Совсем зря. Церковь, знакомая кладбищенская церковь. Тот, неспящий (я! я! я! доктор Джекиль — мистер Хайд!), меня не поймет, ему незачем бояться белых стен и купола в позолоте… Впрочем, поймет. Церковь положено освящать, не правда ли, доктор Джекиль? А кто освящал эту?
Но все равно, иной дороги нет. Сзади… Даже не хочу оглядываться! В церкви не тронут, кто бы тут ни был сегодня.
Ступени, ступени, ступени… Неужели здесь такое высокое крыльцо? Подниматься во сне не страшно, спускаться — совсем иное дело.
…В том сне, ненастоящем — я, кажется, спускался — по мраморной лестнице, мимо мраморных светильников-птиц, по красному ковру. Красному? Он был бурый, я еще тогда удивился. Мы шли по лестнице (вниз! вниз!) вместе с Альдой, потом сели в спортивный автомобиль… В том файле, в картинке Джимми-Джона — как там с приметами? Зеркало я уже видел…
Не смотреть на лица, не смотреть! Я знаю, кто собрался тут, кто пришел сюда — в неосвященную церковь, поздним вечером, среди темного кладбища. Не смотреть!.. Платки… Черные платки, старые платья… На мужчинах — немодные костюмы, узкие галстуки.
Как на пароходе? Да, точно. Что там был за город?
…И на иконы не смотреть! Сейчас не день, с каждой минутой все ближе полночь. Да и бывал я тут. Бывал, все видел. Вот эта икона — в серебряной ризе — Всех Святых, хорошо ее помню.
Другая! Совсем другая, без ризы. На ней ничего, совсем ничего, только… Радуга? Да, радуга! Восемь цветов, внизу — черная кайма.
Мне бы удивиться. Почему же не удивляюсь?
[…………………………..]
Зачем туда? Куда все идут, к алтарю? Но алтаря нет, там… Яма? Откуда тут подвал, прямо посреди храма? Или не подвал, а именно яма — черная, сырая?
…Проклятый сон, проклятый город! Забыть бы его, ЗАБЫТЬ!
Идут молча, не глядя друга на друга, не творя креста. Сейчас и я…
Бабочка! Скорей! Скорей!..
Утро, солнце, полет — Рай. Ночь, страх, могилы — Ад.
[…………………………..]
Солнце. Утро. Трава.
Вырвался!
Ничего, что церковь по-прежнему рядом, ничего, что вокруг могилы… Нет никаких могил! Пустырь, несколько деревьев, асфальтовые дорожки. А эта в булыжнике! Ныряет вниз…
…Вниз?
Нет, показалось, просто небольшая ложбина. Дорожка ныряет, снова ползет вверх.
Молодец, пластмасска, молодец, mo3.jpg! И ты, акула австралийская, — тоже!
Пусто, никого… Утром так случается, но не хочется быть одному. Надо уходить, надо…
Так ведь я не один!
[…………………………..]
Маленький светловолосый мальчик. Шорты, белая рубаха с короткими рукавами, панама налезла на нос… Что он тут делает? Один, на кладбище? Правда, сейчас утро, сейчас не страшно… Но все-таки!
Мальчик в шортах и белой рубахе стоит у дорожки. Кажется, хочет уйти, убежать, но что-то не пускает, держит. Куда он смотрит? Там ничего нет, просто трава, просто невысокое дерево. Почему же он…
Вспомнил.
Нет, не трава, не дерево — глубокая яма, куда ведут вырубленные в земле ступени. Вниз, вниз, вниз, до самого дна. А там, вмерзший в лед, дожидается Он. Рыжая волчья шкура, мертвый оскал клыков, огоньки ненависти в застывших холодных глазах.
[…………………………..]
— Здравствуйте, Эрлих! Спасибо, что заехали за мной…
Мне бы удивиться. Только удивляться расхотелось.
— …Вчера вы так интересно рассказывали! В самом деле, вдруг мы все живем в каком-то выдуманном мире? Я вам чуть было не поверила.
Лакей все тот же («Извольте пройти!»), лестница та же, птицы-светильники, дерево справа от входа. О хозяйке и говорить нечего: синее вчерашнее платье, уверенная — вчерашняя — улыбка.