К поврежденному судну устремился другой плавник. Нырок, удар.
Кажется, теперь перебило киль…
Дромон медленно, почти величественно погружался в изрезанную плавниками бурую массу. И помочь тонущим – никак.
Еще пара «гильотин» сужала круги возле командорской каравеллы, явно готовясь к атаке.
– Бомбы! – рявкнул брат Хуан. – Оба борта!
У него не было уверенности, что это сработает против такого отродья Скверны, но другой возможности бороться с морскими хищниками все равно нет.
Взбухли пузырями два взрыва. Каравелла закачалась на взволновавшейся бурой поверхности.
– Еще! – проорал брат Хуан. – Оба борта! Укоротить фитили!
Так будет быстрее. И жалеть бомб сейчас не стоит.
Рвануло близко к поверхности. На этот раз корабль аж подбросило. Палубу и снасти забрызгало водой и вонючими водорослями. На такелаже повисла чья-то рука. «Какой-то бедолага с дромона», – отстраненно подумал командор. Изжеванная человеческая рука словно вцепилась в канаты.
– Еще!
Еще два взрыва.
– Еще!
Еще…
Тонущий дромон уже погрузился по бортовые ограждения. Теперь казалось, будто две мачты со свернутыми парусами и две надстройки – кормовая и носовая – торчат прямо из бурого месива.
Экипаж корабля был обречен: оплетенная водорослями каравелла никак не могла ему помочь. Но серия подводных взрывов все же отогнала тварей. Одна рыбина, перевернувшись, даже всплыла посреди растерзанного бурого ковра, подобно огромному бревну. Три раззявленных пасти на белесом брюхе. Четыре нижних плавника – таких же больших и острых, как верхний «гильотиновый» нож. Бугристая шершавая шкура, небольшие, но частые шипы…
Перегнувшись через борт, брат Хуан глянул в бульон из водорослей, воды и крови, пытаясь разглядеть там хоть какое-то движение.
Но смотреть надо было не вниз, а…
– Пти-и-ица-а! – вдруг истошно заорал кто-то. И не понять – то ли радостно, то ли испуганно.
Брат Хуан поднял голову вверх.
«Птица? – промелькнула в голове мысль. – Значит, берег все-таки близко. Птицы не летают далеко от суши».
Но уже в следующее мгновение, когда брат Хуан осознал, что именно падает на них сверху, он пожелал оказаться подальше от берега, на котором гнездится такая…
– Пти-и-ица-а! – снова разнеслось над бескрайними полями бурых водорослей. Теперь уже не было никакого сомнения: кричали не от радости – от ужаса.
Тень огромных крыльев заслонила солнце. Раздался клекот, похожий на бомбардную канонаду.
* * *
Птица? Разве бывают на свете ТАКИЕ птицы? Даже теперь, когда бывает всякое. Даже в этом грешном мире, усеянном Сквернами?
Тело у «птички» было раза в два больше корпуса каравеллы, а размах крыльев – с десяток ее парусов.
Казалось, на мореходов обрушилась часть неба, вдруг обретшая крылья и покрывшаяся бело-голубыми перьями.
Казалось, огромное облако – не легкое и воздушное, а утяжеленное, словно подводные бомбы – не удержалось в общей курчавой мозаике и свалилось на корабли Святой Инквизиции.
Брат Хуан успел заметить лапы толщиной с мачту и выпущенные когти – длинные, острые и изогнутые, словно ветви мутировавшего дерева. Еще он рассмотрел голову – странную, совсем не птичью, торчащую из перьевой гривы, словно из доспешного ворота. Голый, как у грифа, череп, но вместо вытянутого клюва – приплюснутая, покрытая защитными роговыми наростами морда, отдаленно напоминающая человеческую, или, скорее – обезьянью. На этой жутковатой морде, лишенной какого бы то ни было выражения, тремя пятнами выделялись глаза и широкий… рот? Нет – пасть с выступающим наружу рядом нижних зубов.
– Огонь! – заорал брат Хуан. – По птице – пли!
Кто-то успел выстрелить из аркебузы, кто-то выпустил арбалетный болт, но летающая тварь, похоже, даже не заметила этого: пробить ее плотное оперение стрелкам не удалось.
Птица атаковала. Брат Хуан поднял меч, захлебываясь собственными командами и готовясь не к бою даже – к достойной смерти.
Первый удар крылатого монстра пришелся в тонущий дромон. И удар этот оказался еще страшнее, чем те, что наносили плавающие «гильотины». Крепкие мачты, выдержавшие бури и стычки с морскими тварями, переломились как щепки. Птица штормовой волной пронеслась над палубой, уже почти погрузившейся в воду и водоросли.
Выступающие зубы нижней челюсти словно вилы подцепили двух человек и мгновенно располовинили обоих. Когти с треском впились в кормовую надстройку, поволокли судно по вяло колыхнувшемуся болоту на каравеллу брата Хуана. Дромон перекосился. Орущие люди посыпались за борт, как горох. А затем…
Мощный взмах крыльев, прогнувший бурую поверхность.
И – невероятно! – птица приподняла дромон и выдернула судно из вязкого слоя водорослей. Качнула в воздухе. Разжала когти. Бросила.
Один корабль Святой Инквизиции налетел на другой. Треск, хруст, скрежет, вопли… Оба судна развалились.
Рухнувшая фок-мачта командорской каравеллы едва не размозжила брату Хуану череп. Тяжелая рея ударила по шлему, будто палица великана. К счастью, удар пришелся вскользь. Забрало отлетело, но голова и лицо уцелели. Брат Хуан упал и выронил меч. Командор почувствовал, как под ним ломаются палубные доски, а уже в следующее мгновение он как был – в доспехах и в помятом шлеме со сбитым забралом – рухнул животом на толстое, плотное и мягкое покрывало водорослей. Именно оно не дало брату Хуану сразу уйти под воду.
Ну а потом…
Потом утонуть ему не позволило другое.
Словно стрела, пущенная из тяжелого крепостного самострела, в спину ударил птичий коготь. Пробил панцирь, кольчугу, расцарапал поясницу и лопатку, зацепил будто крюком, поднял, как котенка за шкварник, вздернул…
Нагрудник и кольчуга давили и стесняли движения, но прочный доспех, предназначенный для того, чтобы оберегать тело, теперь не позволял этому самому телу сорваться вниз. Дона Хуана обхватили еще с пяток когтей. Стало трудно дышать. Но, судя по всему, рвать добычу на лету птица не собиралась.
Сверху тугой волной хлестнул ветер от крыльев, с плеч слетел промокший плащ с крестом, осыпались с лат клочья липких вонючих водорослей. Брат Хуан почувствовал мощный рывок. Один взмах – и его подняло выше, чем он смог бы оказаться, забравшись на мачтовый топ. Еще взмах – и брат Хуан взлетел еще выше.
Еще, еще…
Бурая поверхность, покрывающая океан от горизонта до горизонта, стремительно удалялась. В слое водорослей уже нельзя было различить ни тонущих людей, ни обломков кораблей.
Крылья чудовищной птицы с нептичьим черепом равномерно, редко, но сильно и шумно били по воздуху. От ветра закладывало уши. Брат Хуан поднимался все выше, выше…