Команда одноглазого капитана сбила Костоправа с шага, но не с мысли.
– Ать-мать. Ать-мать, – мгновенно перестроился он на новый ритм.
Русская рота зашагала быстрее.
«Ать-мать. Ать-мать», – в голове у Виктора опять крутилась прилипчивая речовка лекаря.
* * *
Ландскнехтская колонна двигалась по узкому пространству между двумя лесными массивами, укрытыми толстым одеялом кронового мха. Раньше здесь проходил скоростной автобан, а после Бойни крестоносцы проложили поверх заброшенных шоссе орденский тракт.
Дорога тянулась в обход крупных городов, оказавшихся в свое время эпицентрами бомбардировок, и огибала непролазные мутировавшие леса. Только по этому маршруту и можно сейчас пройти через Большой французский Котел. Не без потерь, но все же можно.
Двигаться по Инквизиторской дороге было, конечно, легче, чем продираться через лесные заросли. И главное – безопасно. Ну, относительно безопасно…
По обе стороны от тракта стояла стеной изуродованная мутациями растительность. Выкрученные спиралью стволы и ветви, уродливые, похожие на огромные головы желваки-наросты, выступающие из-под лопнувшей коры, какие-то длинные шевелящиеся будто живые (а может и правда – живые) отростки. Толстые – в руку человека – побеги вьюнков и цепкие лозы дикого винограда с тяжелыми гроздьями крупных несъедобных ягод, пучки острой ядовитой хвои, трава, норовящая схватить за ноги крюкастыми колючками. Листья размером с лопухи, шипы, как стрелы, яркие вонючие плоды там, где когда-то росли яблоневые и грушевые сады. Ну, и конечно, зеленоватые моховые бороды, свисающие с крон. Куда же без них, родимых, в котловом-то лесу…
На тракте часто встречались следы обитающей в этих краях живности. Причем не всегда можно было определить, что за существа способны оставить ТАКИЕ следы. Порой земля на дороге была вспорота и вспахана настолько глубоко, что под слоем почвы проступал старый потрескавшийся асфальт. А иногда и куски асфальта оказывались вывороченными на поверхность.
Близился вечер, и рекруты, измотанные очередным долгим переходом, мечтали о привале, ужине и нескольких часах сна под усиленной охраной часовых. Позади скрипели обозные телеги, влекомые уставшими быконями. Державшийся особняком отряд орденских всадников прикрывал в арьергарде пару боевых автоповозок с расчехленными пулеметами. Автоповозки – одна на базе внедорожника, другая – переделанный легкий броневик – тоже двигались на быконской тяге: Инквизиторы берегли топливо.
Закованные в броню, хорошо вооруженные и прекрасно обученные рыцари Святой Инквизиции, да еще со своими автоповозочными пулеметами, могли бы быть отличным подспорьем в бою. Могли бы, но увы… Как показывал опыт предыдущих стычек с котловым зверьем, крестоносцы не горели желанием помогать ландскнехтам. Новобранцы должны были защищаться и отбивать атаки сами, используя навыки, полученные на учениях в вербовочном лагере.
А стычек было много. Гораздо больше, чем хотелось.
А уж потери… Некоторые полки через несколько дней пути уменьшились на треть, некоторые – и вовсе наполовину. Теперь даже недоукомплектованная русская рота на общем фоне не казалась малочисленной. А ведь через Котел им еще пилять и пилять…
– Ать-мать! Ать-мать! – не умолкал Костоправ. Но для того чтобы выпустить пар и снять напряжение, этого было уже недостаточно. Внутренний барабан лекаря бил все яростнее, а внутренний командир свирепел. Голос Костоправа становился все злее. На него косилось все больше народа.
Сослуживцы уже успели узнать, что такое Костоправ в ярости, и многие побаивались его не меньше, чем котловых мутантов.
– Ать-мать!
Виктор с тоской думал о том, удастся ли успокоить Костоправа, когда он снова сорвется. И о том, кто бы успокоил его самого.
Шли дальше. Этот участок пути считался проверенным: головной дозор ничего подозрительного не заметил и сам жертвой мутантов не стал. Но, как оказалось, котловые твари перехитрили людей. Или они только что выбрались к тракту, не заметив разведчиков. А может, небольшая группка дозорных просто не заинтересовала хищников, и те решили дождаться, пока к ним притопает более сытное угощение.
Что ж, твари своего дождались. Нападение произошло как всегда – внезапно и там, где его не ждали.
– Ать…
Ш-шух-ш-шух-ш-шух-ш-шух-ш-шух! Толстый мшистый покров, укрывающий лес, вдруг порвался… нет – взорвался. Сразу в нескольких местах. В воздух полетели зеленые клочья.
– …мать! – икнул и заткнулся, наконец, Костоправ.
Ш-шух-ш-шух-ш-шух-ш-шух-ш-шух! Снизу в кроновый мох ударили еще раз – сильно, мощно. Фонтаны зелени и сломанные ветки разлетелись в разные стороны.
Из образовавшихся прорех над лесной кромкой у тракта, будто из воды, выныривали раззявленные пасти на толстых, как ствол камень-дерева, то ли шеях, то ли хоботах – длинных, гибких и бугристых. Именно пасти: голов на конце шей-хоботов Виктор не видел. А может, головы неведомого отродья были столь миниатюрными по сравнению со всем остальным, что человеческий глаз просто не мог их различить.
Тел тварей, устроивших засаду, тоже видно не было, и невозможно было судить о том, что они из себя представляют. Впрочем, угрозу сейчас несли не тела, а заканчивающиеся пастями шеи, которые раскручивались как разжимающиеся пружины, вились над лесом словно бичи, и с обеих сторон дороги тянулись к ландскнехтской колонне. Пасти издавали щелкающие и кашляющие звуки, похожие на жутковатый смех.
«Наверное, так могла бы смеяться смерть», – решил Виктор.
* * *
Славянский полк оказалась в самом центре атаки. Якуб, схватившийся за меч и подавший своего быконя под прикрытие пикинеров, еще не закончил отдавать приказы, и ротные капитаны только-только начали переводить команды полковника, а ландскнехты, давно и безоговорочно поверившие в спасительную силу строя и на уровне инстинктов усвоившие, что следует делать при нападениях мутантов, уже выстраивали из походных колонн небольшие и подвижные боевые терции, щетинящиеся пиками и алебардами.
Не утраченная на марше плотность рядов и выработавшаяся привычка идти в ногу теперь сослужили хорошую службу: когда котловые твари обрушились сверху, из моховых зарослей, их встретили должным образом.
Усталость исчезла. Так бывает всегда: усталость уходит, когда приходит смерть. Перед лицом смертельной опасности открывается второе дыхание. Обязательно открывается. У того, кто не хочет перестать дышать вовсе.
– Огонь! Волкопсовы дети! Пли! – кричал Кошкодер, сверкая своим единственным глазом.
Уже стреляли…
Грохнули самопалы. В воздухе засвистели стрелы. Пару раз пальнули Стрельцы, не пожалевшие ради общего дела своего скудного боезапаса. Щелкнули легкие арбалеты Змейки и Костяники. Стрелец-баба вроде бы даже попала. Еще несколько стрел вонзились в бугристую плоть, а пули и картечь оставили на извивающихся шеях-хоботах раны, сочащиеся густой темной кровью.