Печальная процессия тем временем миновала старую часть кладбища и втянулась в более современную…
– Гляди! – схватила спутника за рукав Вера, только что вытиравшая глаза платочком, – никак не могла отойти от вида могилки бедной Лизелотты. – Вот ничего себе, а?!
Но он и сам уже впал в тихий ступор от увиденного.
Почти все пространство, широко раскинувшееся за забором, отделявшим немецкие захоронения от захоронений «преемников», было заставлено статуями, на первый взгляд показавшимися одинаковыми, вышедшими из одной литьевой формы. Ан нет. Совсем не одинаковыми…
* * *
– Женя, очнись!..
Евгений, словно зачарованный, брел и брел куда-то вдаль мимо бетонно-серых или черных, словно отлитых из блестящего гудрона или вырубленных из антрацита фигур, время от времени протягивая руку, чтобы коснуться печального или смеющегося, задумчивого или раздраженного изваяния, ощутить ледяной холод камня и убедиться, что это вовсе не притворяющийся статуей человек… В последнее время, особенно на Западе, стало модно в исторических местах для съемок с туристами рядиться античной статуей, мазать лицо и руки белилами или бронзовой краской и замирать в статичной позе. Но изваяния отнюдь не были ряжеными шутниками…
В самом общем приближении над могилами горожан возвышалось не менее нескольких сотен памятников в полный рост. Любой из них можно было бы принять за творение фон Виллендорфа – его стиль прослеживался даже в мелочах, но имена и особенно даты смерти на надгробных плитах говорили… нет, кричали об обратном. 1955, 1976, 1992… даже 2002, 2005.
Постепенно выходя из-под гипноза небывалого паноптикума, Князев начинал выявлять закономерности. Например, старые памятники, самый ранний из которых оказался датированным 1954 годом, имели серый цвет, характерный для виллендорфовских работ, но чем ближе к современности, тем чернее они становились, напоминая окраской скол пропавшего обломка статуэтки. Неужто кто-то продолжал дело покойного скульптора? Невозможно! Какой феноменальной работоспособностью нужно обладать! И неужели у горожан хватало денег и здравого смысла, чтобы продавать квартиры, машины, залезать в долги, но увековечивать в камне своего родственника? Ведь скульптура такого уровня должна стоить сотни тысяч, если не миллионы! И не это ли имел в виду градоначальник, приглашая Женю на должность штатного скульптора?
– Смотри, какая прелесть!
Вера указывала на смеющуюся девочку в развевающемся платьице, скачущую через прыгалку. Если бы не тускло-черный цвет, местами покрытый, будто плесенью, цементно-серым налетом, можно было принять ее за живую. Неведомый скульптор так точно уловил миг, когда сандалики на стройных ножках коснулись земли, что казалось – еще миг, и она вопреки всем законам природы взовьется ввысь снова, уже ни на что не опираясь. Женя прикоснулся пальцем к упругому на вид полуэллипсу взметнувшейся вверх скакалки и понял, что тоненький шнур, не толще пяти миллиметров, тоже выполнен из камня! Не из стального прута, крашенного «под камень», а из самого настоящего гранита.
– «Савельева Снежанна, 15.09.1976 – 23.06.1989. Прости нас, доченька»… – прочла девушка, присев на корточки над покрытым грязью и голубиным пометом надгробьем, утонувшим в траве. Некоторые буквы прочитать было просто невозможно.
– Лариска моя с ней дружила, – послышался голос Татьяны Михайловны за спинами молодых людей. – В одном классе учились, за одной партой сидели… Перед самой демократией погибла. Купаться они пошли всей компанией, и утопла Жанночка, только через неделю нашли… Лариска так убивалась, так убивалась… Чуть ли не каждый день сюда бегала… А Савельевы так и не оправились после ее смерти. Одна она у них росла, а сами-то уже в годах, постарше нас с Валерой были. Продали все и укатили куда-то. За гроши продали, потому как сыпалось уже все, деньги дешевле бумаги стали. Говорят, где-то на Украине осели…
– А они что, богато жили? – осторожно спросил Женя.
– С чего вы взяли? Как все, от зарплаты до зарплаты. Сам Савельев, уж не припомню, как звали его, на «Литейщике» работал, слесарем, кажется. А Полина, мама Жанночкина, – в поликлинике, терапевтом. Так что богатства у них никакого не было. Все на машину копили, лишнего куска себе позволить не могли.
– А как же они тогда памятник такой смогли заказать?
– Памятник? А… Это самое… – смешалась добрая женщина, видимо, сообразив, что сморозила что-то не то. – Пойдемте, я вам Валерочку моего покажу, – вывернулась она, сменив скользкую тему.
– Здрасьте, Татьяна Михайловна! – раздалось откуда-то сбоку, и из-за оградок выскользнул знакомый старлей. – На экскурсию постояльцев ведете?
– Да вот, Рома, хочу могилку Валеры своего показать. Да и убраться там нужно – с самой родительской не была…
– Я украду Евгения Григорьевича на пару минут? А, барышня? Не возражаете?
И, не слушая ответа, милиционер потащил Князева куда-то за разросшиеся кусты сирени.
– Ты это, Рома! – запоздало всполошилась женщина. – Чтобы без глупостей мне! Я тебя знаю!
– Бу спок, Татьяна Михайловна! – сверкнул белыми зубами «похититель». – Я ж не хулиган какой!..
Но улыбка тут же слетела с его лица, лишь только молодые люди оказались один на один.
– Ты чего, не понял?! – зашипел милиционер, схватив Евгения за отвороты куртки. – Вали отсюда с кралей своей! Сколько раз повторять тебе! На кладбище еще приперся!.. Исследователь хренов!
– А чего, собственно… – искусствовед решительно отцепил руки старшего лейтенанта от куртки.
Он был на добрых полголовы выше милиционера, шире того в плечах и на верных двадцать кило тяжелее. К тому же тот сегодня был явно не при исполнении, о чем свидетельствовал изрядный водочный фон. В душе шевельнулось глухое раздражение.
«Какого черта я боюсь этого хлыща? Да таких, как он, полста на фунт сушеных дают!»
Действительно, ничего криминального он за собой не чувствовал. С чего слушать этого параноика в погонах? Даже без погон сейчас…
Милиционер внезапно сник.
– Значит, не уедешь? – как-то жалко спросил он.
– С какой стати? Да и Сальский вон просил…
– Нас…ть на твоего Сальского! – взъярился старлей Рома. – Чего тебе тут нужно? Что ты узнать хочешь?
– Все, – твердо ответил Женя, прочитав в зеленоватых с рыжиной глазах собеседника, что тот ЗНАЕТ. – И уеду лишь тогда, когда узнаю все.
– Хочу все знать, выходит… А унесешь такое знание, а?
– Унесу. И брось меня пугать, я пуганый, – на всякий случай надавил он.
– Ага… Выше нас только горы, круче нас только яйца… – ухмыльнулся Роман. – А когда узнаешь – сроешь отсюда?
– Срою. Вот, – Князев припомнил ритуал мальчишеской клятвы и, щелкнув себя по переднему зубу ногтем, чиркнул им поперек горла. – Век воли не видать!
– Век воли ты и так не увидишь… Не зарекайся. Ладно, поехали.