Георгий Владимирович, так и не закончив фразы, обмяк, будто проколотый воздушный шарик, и печально взглянул на сына:
– Ты так ничего и не понял, сынок… Довел страну до его сегодняшнего состояния не ты, а я, и отвечу в свое время, надеюсь, очень скоро, за это перед ним, – он ткнул пальцем с раздутыми артритом суставами в потолок. – Или, перед ним, – тот же жест в противоположную сторону. – Но ты, Владик, только что уничтожил свое будущее. Будущее своего сына… Лучше бы тебе было не начинать эту книгу. Ее ведь теперь – ни разорвать, ни сжечь… Рукописи не горят, сынок, к сожалению, не горят…
* * *
Всю ночь Владиславу опять снился Мансур. Собственно, это было не ново: Мансур Рахимбеков снился ему чуть ли не каждую ночь вот уже полмесяца. Постепенно обретая кровь и плоть на бумаге и в сознании Сотникова-младшего, персонаж превращался из пластилиновой куклы, которую можно было преображать по своему желанию во что угодно, то забавляясь получившимся результатом, то изменяя неудачный, во вполне живого человека, порой кажущегося более живым, чем многие из окружающих. Он уже упруго сопротивлялся автору, жил своей собственной жизнью, порой подбрасывая своему «родителю» настоящие загадки.
В сегодняшнем сне Мансур не гонялся за автором с кинжалом, не пугал его, тем более, не прикидывался монстром. Сегодня это был обычный, немного уставший от жизни человек, который сидел перед Владиславом, утомленно положив руки на колени, и неотрывно глядел в глаза своему создателю… Он чего-то ждал от него, на что-то надеялся, словно Сотников-младший был судьей, решавшим: пойдет данный индивидуум на плаху или будет продолжать жить дальше.
Владислав тоже молча смотрел на свое создание, тоже чего-то ждал от него…
А вокруг двух фигур, сидевших в пустоте, поворачивалась Вселенная… Нет, не звездное небо, усыпанное созвездиями, которое обычно представляют при этом слове, а нечто, что невозможно описать, – пустота и твердь, свет и тьма, живое и неживое. Создатель знал, что уничтожить свое порождение сможет, даже не двинув рукой, но не мог этого сделать, хотя и был уверен в необходимости… Не мог уничтожить созданную им Вселенную, поворачивающуюся сейчас перед ним на волоске тоньше паутины…
Проснувшись, Владислав долго лежал в сумерках, созданных плотно задернутыми шторами, хотя, как хорошо помнил, перед сном долго глядел на медленно крадущуюся за окном Луну и никак не мог заснуть… Лунатизмом начал страдать, что ли?..
Вставалось с трудом, хотя уже шел одиннадцатый час, сказывались и вчерашний экзамен «Иосифа Виссарионовича», и вечерние «скачки» с Иринкой, и ночной скандал. Как там, кстати, отец?
Владислав через силу поднялся, свернул и убрал постель, заставил себя проделать все утренние процедуры и занялся завтраком. Чего-то не хватало. Все, вроде, было как обычно, но чего-то не хватало. Утро, как утро, но… Может быть, последствия вчерашней неумеренности? Все-таки сначала виски, потом, за столом у «экспертов», красное вино, шампанское с Иркой… Нет, глупости. Чего же не хватает?
Отец!
Сотников-младший обмер, едва не выронив из рук чашку с кофе. Точно! Обычно, если ему приходилось просыпать, Георгий Владимирович сам поднимал его своим криком или даже приезжал на своей колеснице в комнату. Что же сегодня? Тоже проспал или?..
Додумывал страшную мысль Владислав уже на ходу, несясь в отцовскую комнату и моля неизвестно кого, наверное Бога: «Не надо… только не сейчас… прости… прости… прости…»
Распахнув дверь, он едва не упал, вцепившись в косяки обеими руками. Отец…
Отец… работал.
Склонившись над своим еще более древним, чем в комнате Владислава, столом, он даже не обратил внимания на вошедшего, вернее влетевшего, сына, настолько был погружен в свое занятие.
Сотников-младший даже забыл, как выглядит отец за работой, настолько привычный с раннего детства образ был вытеснен крикливым, капризным, беспомощным существом, мелькающим каждый день перед глазами. Существом, давно превратившимся в помесь пережившего свой срок домашнего животного с безнадежно больным ребенком. Жалость к нему, мешающаяся с усталым ожиданием неизбежного конца, сулившего избавление от множества забот и проблем, вытесняла остатки любви, нежности и былого уважения, не говоря уже о детском преклонении.
Владислав с изумлением узнавал прежнего отца, в кабинет которого вбегал в детстве, устав от игр, чтобы благоговейно следить за ним, священнодействующим, с трудом постигая то, что присутствует при рождении очередной Книги…
Георгий Владимирович, наконец, почувствовал чужое присутствие и оглянулся.
– А-а, сынок! – улыбнулся он, и знакомые морщинки побежали к вискам, снова, как и раньше, сделав отца похожим на Вольтера. – Проснулся? А я специально шторы в твоей комнате прикрыл, чтобы ты выспался как следует.
– Как же ты…
– Не разбудил тебя? А я свою скрипелку маслом смазал подсолнечным. Там, на кухне взял, в холодильнике. Если медленно катиться, почти не скрипит. Послушай!
Сотников-старший продемонстрировал действительно намного более тихое передвижение.
– Я там перекусил, чем бог послал, чтобы тебя не будить. – Отец удивлял все больше и больше. – Только вот это… Но я терплю… пока. Слушай: ты там, помнится, говорил про эти… там… пам…
– Памперсы?
– Во-во, памперсы! – обрадовался отец. – Ты бы купил их, сынок, чтобы тебе работы поменьше… И еще… Я тут подумал на днях: а как бы нам Варвару-то найти, если живая еще? Два холостяка в доме. Женщина бы не помешала, да и проще мне с ней, Владик… Можно было бы твою Ирину пригласить, места полно, но вдруг она не захочет со стариком жить… Ты бы разузнал, насчет Варвары, а?
– Да у меня где-то записан ее адрес, пап…
– Вот-вот, найди ее. Скажи отец, мол, просил зайти…
* * *
Казалось, отец сбросил десятка два лет, начал лучше питаться без каких-либо капризов, смирился с памперсами, почти не скандалил – жить бы да радоваться, но душу Владислава продолжал потихоньку точить червячок: старик упорно уходил от всех разговоров, хоть как-нибудь затрагивающих тему проклятой рукописи. Казалось, он начисто забыл о ночных откровениях и ни словом не вспоминал о своих загадочных словах насчет «уничтоженного будущего» и прочего.
Работа над рукописью у Владислава прочно встала, и он, ужасаясь, что последует новый вызов к заказчикам, каждое утро просыпался с самыми нехорошими предчувствиями. Однако уже несколько дней никаких звонков не было, за исключением какого-то странного в среду утром.
– Да, – как обычно бросил Сотников в трубку.
Он только что почистил картошку, и из-за мокрых рук скользкий эбонит приходилось держать двумя пальцами.
– Георгий Владимирович? – поинтересовался на другом конце провода не старый и не слишком молодой приятного тембра голос, правильно выговаривающий слова без всякого намека на кавказский или какой-либо иной акцент.